– А что, ваши источники были более достоверными, чем у Стивена Крейна? – спросил я. Я был уверен, что нет, и ближе всего этот «юноша бледный» находился к району боевых столкновений во время сеанса радиосвязи, когда писал свою магистерскую диссертацию. – Или, может быть, вы сам были раньше морпехом?

– Нет, не был. Я, честно говоря, писал образ главного героя с моего брата. «Шоссе-605» вообще вряд ли появилось бы без Кайла.

Я заметил, что вокруг нас уже собралась небольшая толпа, следившая за нашими подачами, как за состязанием теннисистов.

– Надеюсь, вы не чувствуете себя чрезмерно обязанным брату, как и он не чувствует, что вы просто эксплуатируете его столь тяжким трудом обретенный опыт?

– Кайл погиб два года назад, – спокойно сказал Ник Грик. – Обезвреживая мину на «Шоссе-605». Свой роман я в какой-то степени написал в память о нем.

О господи! Ну почему эта чертова рекламная девица не предупредила меня, что Ник Грик – недоделанный святой? Леди Сьюз смотрела на меня так, словно меня только что переехал мотороллер «Корги», а лорд Роджер, отечески стиснув плечо Ника Грика, сказал:

– Ник, сынок, я с тобой пока не знаком, но Афганистан – это кровавая… в общем, кровавое черт знает что. Но твой брат гордился бы тобой! Я знаю, о чем говорю: я ведь тоже потерял брата, когда мне всего десять было. Он утонул в море. Сьюз не зря говорила – ты ведь так говорила, правда, Сьюз? – что «Шоссе 605» – моя книга. Так знаешь что? Я ее перечитаю за этот уик-энд… – он щелкнул пальцами одному из помощников, который тут же записал это на смартфон, – и учти: если Роджер Бриттан дает слово, он, черт побери, его держит.

Мне показалось, что между мной и этими «венценосными особами» встали тела погибших братьев, а меня самого отбуксировали и отправили на переплавку. Последнее, что я увидел, это знакомое лицо издателя Оливера, обрадованного тем, как взлетит теперь график продаж «Шоссе-605». Нет, мне надо было срочно выпить!

* * *

Не-ет, Херши блевать не будет. Но разве Херши уже не проходил в эту сломанную калитку? Какое-то дерево-горбун, ручеек, который никак не заткнется, лужа, в которой отражается светящийся логотип «BritFone», острая вонь коровьей лепешки… Не-ет, Херши не пьян. Просто здорово наклюкался. А интересно, с какой стати я здесь оказался? Этот павильон оказался каким-то бездонным колодцем. Десерт из маскарпоне мне зря посоветовали. «Вряд ли это был Криспин Херши. Или все-таки он?» Попытка срезать путь, пройдя через стоянку, и поскорей оказаться в комфортабельном номере гостиницы «Карета и лошади», в итоге привела меня на какую-то ленту Мёбиуса, по которой неслись «Лендроверы» и «Туареги», а из-под их копыт так и летела мерзкая липкая грязь. Мне показалось, что я вижу архиепископа Десмонда Туту[179], и я направился следом за ним, намереваясь спросить его о чем-то важном, но это оказался совсем не он. Так с какой же все-таки стати я здесь оказался, дорогой читатель? Ведь мне полагается высоко держать марку известного писателя. Ведь аванс в пятьсот тысяч фунтов, полученный от Гиены Хола за «Эхо должно умереть», уже тю-тю: половина – в «Inland Revenue», четверть – за ипотеку, четверть – на вредные привычки. Ведь если я не настоящий писатель, то кто же я? «Что-нибудь новенькое на подходе, мистер Херши? Мы с женой просто обожаем «Сушеные эмбрионы»!» А все из-за этого проклятого Ника-грека и прочих «молодых писателей», которые только и смотрят, как бы занять мое место в тронном зале английской литературы. Ох, чертов ром, чертова содомия и чертовы критики! Вулкан блевотины уже готов был извергнуться, так что пришлось преклонить колена перед его светлостью лордом Гастроспазмом и принести свои соболезнования…

Пласа де ла Адуана ходила волнами, столько там собралось жителей Картахены, и почти каждый держал в вытянутой руке айфон. Над Пласа де ла Адуана, точно прозрачная крыша, висели тропические сумерки цвета маслянистого аместиста и фанты. Пласа де ла Адуана вибрировала от хора продавцов из «Exocets for Breakfast» Деймона Макниша в исполнении группы «The Sinking Ship». А писатель Криспин Херши, сидя высоко над площадью на балконе, стряхивал пепел в бокал с шампанским и вспоминал свое сексуальное приключение под музыку «She Blew out the Candle» из дебютного альбома все тех же «The Sinking Ship» – тогда он праздновал, по всей видимости, свой двадцать первый день рождения, и в комнате почти любого студента висели портреты Моррисси, Че Гевары и Деймона Макниша. Второй альбом этой группы был принят хуже – волынки и электрогитары обычно кончаются слезами, – а потом уж они и вовсе сошли на нет. Макниш, наверное, был бы вынужден вернуться к карьере развозчика пиццы, если бы ему не удалось возродиться в новом качестве – знаменитости, возглавляющей кампанию по защите больных СПИДом, по защите Сараево, по защите непальского меньшинства в королевстве Бутан и так далее, – и, по-моему, он был готов бороться за что угодно. Мировые лидеры охотно покорялись необходимости двухминутного прослушивания Макниша перед работающими телекамерами. Победитель в конкурсе «Самый сексуальный шотландец года» в течение трех лет подряд; предмет вечного любопытства таблоидов в связи с регулярной сменой девиц; довольно тонкий, но не пересыхающий источник неплохих, но отнюдь не опьяняющих музыкальных альбомов; автор линии этичной одежды для веганов и участник – в течение двух сезонов подряд! – передачи Би-би-си «Пять континентов Деймона Макниша». Все это вполне успешно поддерживало достаточно яркое свечение этой звезды из Глазго вплоть до последних десяти лет, но даже и сегодня «святой Ниш» оставался востребованным на всевозможных фестивалях и празднествах, где по вечерам пробегался перед публикой по своим старым хитам – всего за какие-то двадцать пять тысяч долларов плюс перелет в бизнес-классе и пятизвездочный отель, как я понимаю.

Я прихлопнул комара на щеке. Вон она, цена за благодатное тепло: приходится терпеть этих маленьких ублюдков. Зои и девочки должны были вскоре ко мне присоединиться – я даже купил им всем билеты (не подлежащие возврату), – но тут разразился этот проклятый скандал из-за очередного вступления в брак весьма практичной Зоиной матери. Двести пятьдесят фунтов плюс багаж плюс трансфер ради того, чтобы в течение какого-то часа обмениваться банальными заверениями во взаимном уважении? «Нет, – сказал я Зои, – нет, нет и нет. Это должно быть всем ясно».

И, разумеется, Зои открыла огонь из всех видов оружия, известных женщине.

Да, та фарфоровая русалка действительно была брошена моей рукой. Но если бы я целил в нее, то, уверяю вас, снаряд попал бы точно в цель. Значит, я вовсе не собирался наносить ей увечье. Но Зои теперь билась в такой истерике, что просто не воспринимала никаких простых логических доводов. Она упаковала свои сумки и чемоданы от «Луи Виттон» и уехала, прихватив с собой нашего лохматого Лори и намереваясь по дороге забрать прямо из школы и Анаис с Джуно, а потом махнуть прямиком в притон, который держала в Патни ее старая приятельница и который, как ни странно, всегда оказывался свободен, стоило возникнуть любой необходимости. Предполагалось, видимо, что Криспин постарается исправить совершенные им ошибки и вести себя по-другому, но он почему-то предпочитал смотреть «Старикам тут не место»[180], включив звук почти на полную мощность. На следующий день я написал рассказ о банде одичавших юнцов из ближайшего будущего, которые слоняются без дела, вытягивая средства у своих жирных мамаш. Это один из лучших моих рассказов. А вечером того же дня позвонила Зои и сказала, что ей «нужно некоторое время побыть одной – может быть, недели две»; подтекст, дорогой читатель, был совершенно ясен: Если ты извинишься, хорошенько поползав у меня в ногах, то я, возможно, вернусь. Я предложил ей отдохнуть от меня целый месяц и повесил трубку. Лори заставил Джуно и Анаис посетить меня в прошлое воскресенье. Я ожидал слез и эмоционального шантажа, но Джуно всего лишь сказала, что, по словам матери, с таким человеком, как я, жить невозможно, а Анаис тут же спросила, купим ли мы ей пони, если разведемся, потому что Жермен Бигам, когда ее родители развелись, в качестве компенсации получила пони. Весь день шел дождь, так что я заказал пиццу на дом. Мы играли в «Марио». У Джона Чивера есть рассказ «The Season of Divorce»[181]. Это один из лучших его рассказов.