— Их сейчас с Умрихиным трясут, — не сразу ответил я. — Залетели они крепко, могут отчислить.

— Что такое произошло? — встревоженно спросила Дина.

— У нас маршрутные полеты начались, — начал рассказывать я. — Умрихин полетел самостоятельно со Шмыгиным. Погода была паршивенькая. На обратном пути они заблудились. Чтоб восстановить ориентировку, они сели возле какого-то большого села на вынужденную. К самолету на «газике» подъехал председатель колхоза. Тимка выскочил, спросил, как называется село. Тот подозрительно глянул на его лицо, но все же ответил: «Русский Иргиз». Шмыгин, довольный, протянул председателю руку: «Будем знакомы — Элвис Пресли» — и в самолет. Умрихин по газам. А самолет ни с места, — лыжи к снегу примерзли. Старшина помаячил ему: мол, выскочи и деревянной колотушкой по лыжам постучи. Зимой на «Аннушке» такую специально возим, — объяснил я. — Тимка выскочит, постучит, самолет стронется. Ну а пока до двери бежит, лыжи вновь к снегу прилипают. Решили не останавливаться. Тимка постучал, самолет покатился. Он к двери. Забросил в фюзеляж колотушку, а у самого сил не хватило, упал на снег. Умрихин стук услыхал, подумал, Шмыгин в самолете, по газам и в воздух.

Председатель отъехал к селу, но решил проявить бдительность, достал бинокль, начал наблюдать за взлетом. И увидал: что-то живое выпало из самолета. Он в село, позвонил в больницу и милицию: так, мол, и так, садился к нам аэроплан. «Я сам разговаривал с темнокожим не то американцем, не то инопланетянином — Элвисом, и, похоже, один из них сейчас валяется за селом на снегу».

Ну а Умрихин только в воздухе обнаружил пропажу. Надо отдать ему должное, не бросил товарища, развернулся и снова сел на прежнее место. Подобрал Тимку и ухитрился на этот раз взлететь без происшествий. Прилетели на центральный аэродром и молчок. А в «Русском Иргизе» — переполох. Приехали врач, начальник милиции — ни самолета, ни инопланетянина. Еще раз выслушав председателя, повезли к доктору, подумали: расстроилась у человека психика. Тот обиделся, начал искать правду. И нашел!

Поймав Динин взгляд, я запнулся. Мне казалось, рассказываю я интересно, смешно, но она отстраненно молчала.

— Умрихин сейчас объяснительные пишет, — закончил я, — а Тимка в санчасти ждет, когда буря мимо пронесется.

— Он ведь мог действительно выпасть и убиться, — сказала она и, поежившись, спросила: — В следующую субботу обязательно приходите, может, все вместе сходим в лес на лыжах?

Но пойти в увольнение мне не довелось. Умрихин, оправившись от пережитого потрясения, поставил меня в наряд. А в следующие выходные наша летная группа заканчивала полеты.

Иван Чигорин принес записку от Дины. «Я ждала, а ты не пришел. Но был Элвис и мы долго говорили о тебе. Ждем вас к нам на праздничный бал».

Собираясь на вечер в педучилище, я купил альбом, вклеил в него открытки с видами Байкала и Иркутска. И под каждой написал стихи. Пусть Динка знает: хорошие места бывают не только на Севере.

Вечером зашел в каптерку, захотелось проверить, как Тимка отнесется к моей затее. Он сидел за столом и вел запись желающих попасть в полярную авиацию. Говорили, Шмыгину пришел вызов из Колымских Крестов, и он начал подбирать команду. Попасть туда мечтали многие. У северных летчиков были бешеные заработки и особый престиж. Первым в списке оказался Антон Умрихин. Но я почему-то подумал: для Тимки это очередной повод, чтобы разыграть людей.

— Молодец, здорово придумал, — посмотрев открытки, вялым голосом сказал он. — Ей должно понравиться.

Я обиделся, тоже мне друг называется. Вроде бы похвалил, но после его слов мне захотелось вышвырнуть альбом на улицу.

В педучилище я все же поехал. Начистил на кителе пуговицы, пришил свежий подворотничок и, завернув в целлофановый пакет, взял с собой альбом. Если не понравится, Динка скажет мне сама.

Был первый по-настоящему весенний день. Солнце было везде: на крышах домов, на заборах, на ветках деревьев. Его было так много, что казалось, оно заполнило все и я сам излучаю его. Жмурясь и перепрыгивая через лужи, я не спеша шел вверх по улице, улыбался встречным людям, себе, проползающим мимо автобусам. В скверике остановился. По ноздреватому весеннему льду, словно тоже получив увольнительные, распахнув свои черные шинельки, прогуливались вороны, и я неожиданно рассмеялся: наверное, и среди них тоже есть свой Умрихин.

В педучилище шел концерт. Тонька, подсев ко мне, шепнула, что сейчас будет выступать Динка. Она появилась в тельняшке и синей юбке, подстриженная под мальчишку. Следом на сцену в ослепительно белой рубашке и с неизменной гитарой вышел Тимка. Они исполнили совсем еще незнакомую песню Джорджи Марьяновича о маленькой девчонке, которая мечтала о небе и вот наконец-то полетела над землей.

По-моему, у Тимки никогда не было такого успеха. Зал хлопал и требовал еще и еще. Они переглянулись и запели песню о том, что глупо Чукотку менять на Анадырь, и залив Креста на Крещатик менять. «И когда только они успели прорепетировать?» — думал я, чувствуя, что с каждой минутой мне почему-то становится грустнее и грустнее. Тимка своей гитарой, как лопатой, зарывал мое весеннее настроение. Я привык к своей курсантской робе, и обыкновенная белая рубашка заставила посмотреть на Шмыгина как бы со стороны. И был вынужден признать — Тимка смотрелся классно. Я достал из пакета альбом и протянул Тоньке.

— Это тебе, на память, — сказал я.

Тонька подозрительно посмотрела на меня, быстро глянула на открытки и захлопнула альбом. Она была вся там — на сцене. Я вновь остался наедине с собой и со своими грустными мыслями. А зал тем временем попросил на бис исполнить «Кобру птичью».

После концерта я предложил Динке погулять по городу. Она отказалась.

— Может быть, завтра после соревнований пройдемся на лыжах? — предложил я. — Скоро сойдет снег, и я так и не увижу бег чемпионки.

Ей почему-то шутка моя не понравилась. Неожиданно в разговор влез Шмыгин, начал хвастаться, что у него по лыжам первый разряд. Меня это задело. Честно говоря, на лыжах я его ни разу не видел. Стоявшая рядом Тонька тут же предложила: кто из нас на завтрашних соревнованиях быстрее пробежит десять километров, тому будет торт и поцелуй самой красивой девушки курса.

— Вы только покажите ее, а то бежать расхочется, — засмеялся Тимка.

— Это будет Динка! — коварно улыбнувшись, объявила Тонька.

— Ты в своем уме? — сердито сказала Дина. — Сама придумала, сама и целуй!

— Я бы с удовольствием! — согласилась Тонька. — Только мой Чигорин на лыжах не умеет, он в горячих песках вырос.

За победу Тимка боролся отчаянно, до самого конца. Где-то посреди дистанции даже опережал меня. У меня не было шапочки, и перед стартом наша врачиха обмотала мне уши бинтом. Спускаясь с моста, я упал, Тимка обогнал меня, но я успел подняться и последним броском сумел на финише опередить его. Я видел, как Динка кричала вместе со всеми, только не мог понять, кому. После финиша ко мне подбежала Тонька, обняла и поцеловала в щеку.