Шарлотта усаживается на свое место рядом с Энн и, чувствуя, как пахнет их одежда, думает о том, что лондонский запах копоти, конечно же, выветрится, пока они будут ехать на север. И стонет: такой долгий, долгий путь.

— Как ты могла? Как ты могла это сделать, если я ясно просила не делать этого? Что ж, обдуманно и злонамеренно, конечно. Единственное объяснение. — Стул Эмили с грохотом валится на пол и переворачивается, а сама она уходит прочь.

«Что ж, — думает Шарлотта, — следовало предвидеть, что это не сойдет с рук». В Лондоне она просто проговорилась — мы три сестры, — но позволила себе надеяться, что на этом дело и кончится. С тех пор как они вернулись домой, все шло хорошо. Поначалу Эмили холодно игнорировала возвращение сестер — в точности как кошка, — но потом все-таки стала проявлять искренний интерес, даже потребовала рассказать, что происходило в Лондоне.

— Да, расскажите, — попросила она, — расскажите все по порядку.

И вот, растянувшись на коврике, Эмили слушала их и насмешливо улыбалась. Казалось, ее туманный взгляд был сосредоточен на какой-то внутренней сцене. Точно так же она впитывала папины воспоминания об Ирландии или россказни Тэбби о призраках и крови. Наконец она произнесла:

— Вот видите, мне вовсе не было нужды ехать в Лондон. Вы привезли его мне домой.

Но теперь — не повезло. Любезный мистер Уильямс прислал несколько отзывов о «Незнакомке из Уилдфелл-Холла», заботливо снабдив их сопроводительным письмом, в котором призывал всех трех сестер не сбиваться с творческого пути и не принимать близко к сердцу ни похвалы, ни упреки… Читая вслух, Шарлотта почувствовала, что лоб повлажнел от пота, и заметила, как Эмили вскинула голову. Она попыталась быстренько перескочить на следующий абзац, но не тут-то было.

— Итак, трех сестер. Ты рассказала им. Ты рассказала им обо мне.

Скрип стула о половицы. Эмили даже не стала ее слушать и ушла, хлопнув входной дверью.

— Пожалуй, пойду за ней, — растерянно пробормотала Шарлотта. — На самом деле я просто проговорилась, ты ведь знаешь.

— Не думаю, что в этом есть нужда. — Энн едва заметно улыбнулась. — Эмили как дерево: горит быстро и начисто.

— Я, пожалуй, все равно пойду…

Шарлотта в любом случае не против выйти из дома. С тех пор как она вернулась из Лондона, пасторское жилище стало казаться маленьким и не таким уютным: словно промокшая одежда, которая села прямо на тебе.

Она открывает входную дверь и обнаруживает мистера Николса, поднимающегося по ступенькам: довольно бесшумно для человека с таким крепким телосложением. Он окидывает Шарлотту тем воодушевленным пронзительным взглядом, который так ее раздражает: как будто увидеть ее в хоуортском пасторате — это огромный и непостижимый сюрприз.

— Мисс Бронте. Вы ищете сестру? Она только что свернула на тропинку к пустошам.

— Спасибо, мистер Николс.

Он с излишней поспешностью делает шаг в сторону, уступая Шарлотте дорогу, как будто они находятся в каком-нибудь узком коридорчике. Потом удивляет ее, говоря:

— Могу я чем-нибудь помочь, мисс Бронте?

Шарлотта всерьез задумывается над вопросом, потому что он весьма любопытен, и ставит перед собой задачу вообразить какую-нибудь ситуацию, в которой мистер Николс мог бы оказаться полезным. Но тот, похоже, принимает ее усилия за пренебрежительное молчание и, нахмурившись, входит в дом.

Шарлотта с трудом догоняет длинноногую разгневанную Эмили. Да, по-прежнему разгневанную, и это ясно видно по тому, как она молниеносно отворачивается от нее, бросая на ходу:

— Так на кого ты пытаешься произвести впечатление на этот раз?

Шарлотта, выдержав паузу, отвечает:

— Бояться — это нормально, Эмили. Все чего-нибудь боятся.

Эмили испепеляет сестру взглядом, но пламя идет со дна глубокой шахты предательства и горя: так смотрит обиженный верный пес, которого ни с того ни с сего пнули. А когда Эмили вновь отворачивается, чтобы продолжить путь, Шарлотта понимает, что теперь ей вряд ли удастся ее догнать.

Энн, оставшись в одиночестве, гладит Пушинку, уткнувшуюся изящной головой ей в колени, и читает отзывы на книгу.

— Только послушай, Пушинка. По-видимому, несмотря на силу таланта и верность природе, я также психически нездорова, склонна к грубости, жестока и питаю пристрастие к оскорбительным темам, как и все эти Беллы. Что ты на это скажешь?

Она поглаживает мягкое ухо собаки, и туман, который покрывает ее глаза и гнет печатные буквы, быстро рассеивается. Вся хитрость в избавлении от слез заключается в том, чтобы не моргать. Она давно уже этому научилась.

Эмили нет полдня. Шарлотта наконец выслеживает сестру в ее голой маленькой спальне, где та сидит, съежившись, на кровати и растирает большие, затянутые в чулки ступни.

— Это тебе. — Шарлотта протягивает руку. — Смотри, побег вереска. Я сорвала его для тебя.

Эмили оскаливает зубы.

— Значит, от одного сентиментального жеста все вдруг снова станет хорошо.

— Такие случаи известны. — Шарлотта садится на кровать. — Особенно в романах. Ты, должно быть, изрядно сегодня находилась.

— Дошла до самого Лондона, где объявила им всем, что Эллиса Белла не существует, и исчезла в облаке дыма. — Эмили слепо хватает руку Шарлотты и крепко прижимает к щекам и ко лбу, точно холодный компресс. — Это было неправильно… то, что я тебе сказала. На самом деле ты не такая. Я просто боюсь, что ты не заботишься о себе и однажды погубишь себя.

— Значит, от одного сентиментального объяснения все вдруг снова станет хорошо, — с улыбкой говорит Шарлотта; ее голос немного дрожит.

— Я боюсь писать, — признается Эмили, не обращая внимания на реплику сестры и изучая вены на тыльной стороне ее ладони. — Но все со временем наладится, верно?

— Все со временем наладится. Доверься мне.

— О, я верю. Я всегда тебе доверяла. Быть может, в этом моя беда. Нет, я не хочу сказать, что ты меня подводила или что-то в этом роде, я имею в виду, что я перекладываю решения на тебя. Значительную часть того, что люди называют жизнью, я перекладываю на тебя, Шарлотта. — Эмили вздрагивает: из коридора доносится внезапный раскат спотыкающегося, шаркающего шума. — О Боже, это опять он. Пока вас не было, у него случился очередной из тех странных коротких припадков, который заставил его повалиться наземь. Кошмары.

Шарлотта выходит вслед за Эмили в коридор и обнаруживает Брэнуэлла на вершине лестницы, угрюмо подпирающего стену. Он выглядит ужасно, но ведь если кто-то постоянно выглядит ужасно, перестаешь это замечать и уже не различаешь степени ужасности.

— Проклятая темная старая дыра. Смотрите, летний день, а как темно. Как темно… — Брэнуэлл потерял на секунду равновесие и чуть не полетел вниз. Затем он дернул головой, пытаясь смести с глаз длинные космы спутанных волос. Когда он в последний раз стригся? — Что с вами такое?