Перейду прямо к моей цели.

Вам, в особенности членам нашего Общества, известно, как быстро растет и накапливается материал для изучения человека по отношению к его быту, к его физическим и духовным свойствам. Наружный тип, домашняя обстановка, средства пропитания, одежда, жилища, обычаи, верования и песни народов, стоящих на первобытной ступени развития или близкой к ней, все это уже давно служит предметом многочисленных и разнообразных наблюдений, совершаемых и отдельными лицами, и целыми учеными экспедициями. Не говоря о массе собранного европейскою наукою материала вообще, укажу только на издания нашего Общества, которые, несмотря на короткое время своего существования, уже представляют весьма богатое и весьма любопытное собрание разного рода наблюдений и исследований по данному предмету. Я желал бы обратить ваше внимание на один пробел в ряду подобных наблюдений. Пробел этот наука антропологов в тесном смысле может и не принимать на свой счет; но нельзя того же сказать об антропологии в обширном смысле, и именно о ее этнографическом или этнологическом отделе. Я говорю о пробеле относительно наблюдений над состоянием общественности у народов, близких к первобытной ступени развития. Этот пробел чрезвычайно важен для науки вообще и в особенности для нас, людей, специально занимающихся наукой исторической. С первого взгляда, может быть, некоторым покажется странным самое указание мое на означенный пробел ввиду все той же массы путешественников и наблюдателей, посещавших всевозможные народы Старого и Нового Света. Уже классические писатели обращали внимание и оставили нам описание общественного быта, нравов и обычаев разных народов, между прочим, народов первобытных или диких. В этом отношении первое место занимает Геродот, который был не только отцом истории, но и великим путешественником-наблюдателем. Затем мы имеем много любопытных путешествий Средних и первой половины Новых веков, например, заключающиеся в известных соображениях Бержерона и Гаклюйта, не говоря уже о возрастающей массе новейших путешествий. И тем не менее все это дает сравнительно небольшой материал для тех собственно наблюдений, о которых я говорю.

Историческая наука для объяснения первоначальной истории какой-нибудь нации или собственно государства, - так как вне государства доныне не развивалась ни одна нация, - доселе должна была ограничиваться обыкновенно разного рода сказаниями, более или менее недостоверными, или какими-нибудь неясными намеками у разных писателей. Начало народов и государств почти всегда бывает покрыто так называемым "мраком неизвестности", разумеется, за исключением немногих позднейших государственных организмов; но и те при ближайшем рассмотрении оказываются только позднейшими наслоениями, а не совсем новыми организмами. Я хочу сказать, что обыкновенные исторические источники не дают нам возможности подвергнуть микроскопическому наблюдению ту человеческую клеточку, из которой развился быт общественный, из которой развились государственные или национальные организмы. Отсюда сама собою вытекает необходимость обратиться к наблюдениям над различными проявлениями общественного быта у первобытных народов, живущих в наше время; ибо общие законы человеческого развития одни и те же у всех племен и народов; они могут быть осложняемы влиянием разнообразных условий, как местных географических, так и собственно антропологических, но и эти влияния в свою очередь совершаются также по известным законам. Если масса путешественников, быто- и нравоописателей все еще дает мало материала для той цели, о которой я говорю, то и это обстоятельство, помоему мнению, является вполне естественным. Путешественник замечает, конечно, то, что прежде всего бросается ему в глаза, что особенно для него доступно. Тут на первом плане наружность обитателей, их костюмы, жилища и т. п. Мимоходом он, пожалуй, заметит несколько обычаев или кое-какие черты нравов, также бросившиеся ему в глаза, кое-какие черты религии, жертвоприношения и т. п. Но ему некогда, - да обыкновенно он и не подготовлен, он не знает местного языка, - для того, чтобы всмотреться в социальные условия первобытного племени, чтобы подвергнуть тщательному наблюдению не только его верования и семейные отношения, но и те начала, на которых существует сама общественная связь в данном племени, в особенности подвергнуть наблюдению те авторитеты или власти, которые служат главными элементами и представителями общественного быта. Равным образом весьма редко можно встретить, чтобы путешественник делал обстоятельные заметки о характере землевладения, о проявлении сословных форм, о характере общественного суда, о средствах обороны, об отношениях к соседям и т. п. А между тем в наше время уже не легко находить, не говоря о Европе, даже и в Азии те именно первобытные народы, которые могут служить для указанной мною цели: в этой части света почти всякий народ входит в какое-нибудь большое государство и, следовательно, уже не представляет в чистоте той общественной формы и в особенности той общественной власти, какие можно встретить у народов самобытных. Наиболее соответствующий для этой цели материал можно найти между народами Австралии и Внутренней Африки. В особенности в последней, судя по известиям новейших путешественников, можно встретить и наблюдать все ступени, первобытные, переходные и более высшие, относительно общественных или государственных форм, начиная с их зародыша и кончая некоторыми довольно обширными монархиями. К сожалению, наиболее знаменитые из последних путешественников, от Ливингстона до Станлея включительно, не дают ответа на те именно вопросы, которые относятся к этой области человековедения. Мы пока имеем дело собственно с открытиями географическими и отчасти промышленными. В особенности смелые британские путешественники, проникающие в глубь материка, в наше время преследуют уже более практическую цель: открытие новых рынков для своей промышленности. Если на розыскания и наблюдения над разными ступенями общественного и государственного быта у народов Внутренней Африки будет хотя вполовину потрачено столько усилий и энергии, сколько их употреблено было, например, на открытие источников Нила, то бесспорно мы получим богатый научный материал для уяснения тех законов, по которым зарождаются и развиваются формы государственного быта. Этот важный вопрос еще в классическом мире привлекал внимание некоторых великих умов.

Так, знаменитый Аристотель в известном сочинении о политике заметил, что "человек по своей природе есть животное самое общественное". Тут же он высказал взгляд и на происхождение государства из семьи. Этот взгляд держался до наших времен. Объяснение показалось так просто и естественно: семья разрослась в род или племя, которое в свою очередь превратилось в государство, причем глава семьи или рода сделался общим главою, т. е. государем. Это так называемая патриархальная теория. Но в настоящее время такая, повидимому, простая теория уже не может иметь научного значения. Самая первобытная семья является для нас вопросом. Между прочим, не одна политика, но и филология в наше время потерпела неудачу на этом вопросе. Известно, что некоторые представители науки сравнительной филологии, с Максом Мюллером во главе, попытались было восстановить быт арийских народов на основании языка, и именно тех слов, которые оказались общими, т. е. сохранившими общий свой корень у всех или у большинства этих народов. Тут на первом плане явились названия разных членов семьи, и они получили любопытное этимологическое толкование. Например: отец значит питатель или покровитель, мать - производительница, брат- помощник, сестра- утеха, дочьдоительница и т. д. Таким образом, явилась следующая картина первобытного семейного быта арийцев: отец - питает и охраняет семью, мать рождает детей, брат помогает в работах сестре, сестра служит для него утешительницею, дочь занимается доением коров и т. п. Но увы, эта картина первобытного семейного счастия, эта идиллия, просуществовала очень недолго в нашем воображении; так как дальнейшие более тщательные разыскания над первоначальным бытом арийцев совершенно не подтвердили ее. Не говоря уже о несостоятельности таких идиллических отношений в тот суровый дикий период, явился вопрос: что прежде существовало - семья в полном, то есть настоящем нашем значении этого слова, или факты языка, сюда относящиеся? Очевидно, язык, т. е. имена и названия, которые прилагались к разным членам семьи, сложились прежде, чем сложилась вполне самая семья, и, следовательно, значение их совсем не то, которое я сейчас привел. Теперь некоторые ученые предполагают, и довольно основательно, что началом новой семьи в первобытном состоянии была мать, а не отец, т. е. что дети в этом состоянии знали свою мать, но еще не знали отца.