А Тарасов был мертв, безусловно и абсолютно. Хотя и не имел на теле видимых повреждений. Только выглядел ничуть не похоже на того коренастого, крепко сбитого офицера, с которым совсем недавно простился Бубнов.

Сейчас он скорее напоминал скончавшегося от холеры или от рака с обширными метастазами.

Крайняя степень истощения, кахексия.

Примерно об этом Максим начал догадываться еще ночью.

Вот зачем ходячие покойники гоняются за людьми, настойчиво и неостановимо. Скорее всего — бессознательно.

Им просто нужна жизненная энергия.

Догнали живого, схватили и «разрядили». Как закороченный аккумулятор. Зная или инстинктивно чувствуя, что это поможет им продлить свое здешнее существование, а то и вернуться обратно.

Воскреснуть, грубо говоря.

Да только не успели воспользоваться полученным: Щитников с Шаумяном разнесли их буквально в клочья.

Понимая, что мысли его — циничные и неправильные, доктор все-таки пожалел, что офицеры сработали слишком грубо.

Как бы было интересно увидеть эффект еще неизвестного науке процесса…

Немедленно устыдившись, даже оглянувшись машинально (вдруг кто-нибудь способен был подслушать), Максим сделал единственное, что мог, — выругался в свой собственный адрес и, цепляясь за пружинящие ветки, обрушился вниз по двадцатиметровому глинисто-песчаному склону. Падая, снова подскакивая, уклоняясь от нацеленных в лицо и грудь сучьев.

На плоскости еще постреливали, но уже недружно. Там очередь, другая, где-то дальше — гранатный разрыв.

Максим мчался на шум боя, как кабан в камышах, надеясь, что никому из штурмгвардейцев не вздумается брать «языков» голыми руками.

Добежать, предупредить!

Чем угодно — веревками, жердями, да хоть чехлами вертолетов — можно их накрыть, спутать и обездвижить, но не прикасаться руками!

Как в тюрьме нельзя прикоснуться рукой к «опущенному». Пусть и по другой причине. А может быть, именно по этой же. Пробой негативной энергии.

К сожалению, Бубнов не успел. Ребята — вздумали.

Уж больно профессиональные и азартные бойцы служили в подразделении Кедрова.

В горячке боя не устрашились даже немыслимого.

То есть пока трупы еще двигались, они не слишком отличались от живых, но все равно от них исходила некая эманация ужаса. Поэтому бойцы стреляли и швыряли гранаты без каких-то сомнений, обязательных в любом другом случае. Противник ведь был безоружен, одет по преимуществу в гражданскую одежду!

А многие — просто в белье, а еще некоторые вообще были совершенно голые. В том числе и женщины. Да, здесь были и женщины, по преимуществу старые, конечно, но попадались и молодые.

Что и позволило Максиму догадаться, как он был не прав в своих ночных рассуждениях.

С чего он вообразил, что мертвец оживает здесь только после похорон?

Это его Колосов сбил с панталыку. Хоронили, мол, отставного полковника в парадной форме, я рядом с гробом стоял.

Вот и перемкнуло.

На самом же деле — все происходит именно в момент смерти, как же иначе?

А дед просто умер в мундире. Сфотографироваться собрался напоследок, при всех регалиях, или на встречу боевых друзей шел. Вот его в любимой форме в гроб и положили.

Остальные, собравшиеся на вита-излучение группы Щитникова, тоже одеты так, как в свой последний миг. Кто в постели умер, кто на операционном столе, кто под колесами автомобиля или — на поле боя!

Значит, если Половцев с Неверовым оказались в зоне боев минувшей арабо-израильской войны, им грозит опасность столкнуться с сотнями свеженьких, вооруженных штатным оружием трупов!

Все это промелькнуло в голове Максима за те секунды, которые он бежал по жутко выглядевшему полю навстречу Кедрову. Чистый ремейк малоизвестной картины Васнецова «После битвы русских с половцами».

В принципе кавторанг был в курсе дела, Бубнов изложил ему свое открытие довольно подробно, но слова, которым можно верить и одновременно не верить, — одно, а прямое столкновение с батальоном покойников — совсем, совсем другое.

Инстинктивно они оба смещались на бегу в сторону от центра уже завершившегося боя и остановились на бугорке в приличном отдалении от гниющих (точнее, стремительно сгнивающих) тел.

— Что же ты нас не предупредил? — яростно бросил в лицо Максиму кавторанг, держа на отлете ручной пулемет «РПД» с дымящимися от бешеного огня деревянными ствольными накладками.

— О чем? — догадываясь, о чем именно, все же спросил доктор.

— Что прикасаться к ним нельзя! Ребята одного схватили…

— И?..

— Затрясло их, побелели сразу и упали. Умерли! Как от удара током в десять киловольт!

— А покойник?

— Стряхнул их руки и как припустил! Остальные еле двигались, а этот как на сотку стартанул!

— И?.. — снова спросил Максим. Других слов у него сейчас не было.

— Размолотили! Из пяти стволов. Больше в плен никого брать не стали…

Кедров безнадежно махнул рукой. Сел по-турецки на желтеющую траву.

— Куда ты нас завел…

— Знать бы, — опустился Бубнов на корточки рядом. — В мир бабушкиных сказок, — вспомнились ему слова Колосова. — Гуси-лебеди…

— Какие лебеди? — кавторанг посмотрел на доктора странно. Не повредился ли товарищ в рассудке?

— Сказка, сказка такая, — повторил Максим. — Баба-яга, костяная нога, то есть обычный скелет, слегка эвфемизированный[58], козлиное копытце, тридесятое царство — «тот свет», если угодно. Привыкай, ваше высокоблагородие. Тебя, кстати, как зовут? — спохватился Бубнов, который не любил обращаться к людям исключительно по чинам и фамилиям.

— Виталий. Так что, пойдем?

— Куда?

— Людей соберем, за службу поблагодарим. Потери посчитаем. И — домой. Лично я тут ни одной лишней минуты оставаться не собираюсь. С меня хватит…

Кавторанг выглядел нехорошо, говорил тусклым голосом, держался, как понимал Максим, на последних ресурсах характера и офицерской гордости.

В том духе, как любил говорить фельдмаршал Суворов, когда и ему становилось страшно: «Что, дрожишь, проклятый скелет (имея в виду собственный)? Ты еще не так задрожишь, когда узнаешь, куда я тебя сейчас поведу!»

И водил его, к примеру, на штурм Измаила или на Чертов мост.

К сожалению, у доктора сейчас не было ничего, чтобы должным образом взбодрить Кедрова, а ведь известно, что опоздание в этом деле чревато нехорошими последствиями. Стакан водки и покурить (сейчас же) — в девяноста процентах случаев полезнее, чем месяц лечения в клинике для уже поехавших крышей. Любой фронтовик вам это скажет, даже и без медицинского образования, поскольку чувствует инстинктивно, что главное — не дать возникнуть в мозгу очагу застойного возбуждения.