Артур Мак-Генри признался ему, что до самой последней минуты — даже войдя уже в кабинку для голосования — он не был уверен, что не проголосует за демократа. «Но потом я вспомнил о своих друзьях и сделал то, что следовало», — сказал он. Таких людей, как Джо и Артур, в штате Пенсильвания оказалось достаточно для того, чтобы штат проголосовал за мистера Гувера, но по всей стране их было существенно меньше, и Майк Слэттери и тысячи людей вроде него, приглядевшись внимательно к результатам голосования, поняли, что дел у них теперь будет невпроворот. Для Майка контрольным должен был стать 1934-й — год избрания губернатора Пенсильвании и избрания сенатора в американский конгресс.

— Дайте ему приличную веревку, и он повесится, — сказала Пег Слэттери о новом президенте.

— Ты так думаешь? — сказал Майк. — Ты, Пег, не слушаешь его выступлений по радио, а тебе стоило бы их послушать. Знание оппозиции в нашей гнусной профессии первое дело. Разберись в том, что представляет собой оппозиция, и, вооружившись тем, что узнал, иди в наступление. Три вещи свалили Гувера: Депрессия, человек, которого выбрали в президенты, и сам Гувер. Молись Деве Марии, чтобы к 1936 году вся страна не подпала под его чары.

— А вы выдвиньте Грэма Мак-Нами[40], — сказала Пег.

— Забавная идея, и гораздо более реальная, чем ты думаешь. Будем молиться, чтобы он не влез в нашу губернаторскую и сенатскую кампании 34-го года. А этого, поверь мне, не избежать. Рузвельт хочет заполучить Пенсильванию. Если он хочет снова выиграть, ему нужна Пенсильвания.

— Снова выиграть? Майк, он только что въехал в Белый дом!

— И теперь его оттуда выдворить можно будет только динамитом. Ты думаешь, этот парень удовлетворится одним сроком? Какую он провернул кампанию? А это хвастовство его родней? Он выдвинет себя в 36-м и устроит за наш штат такую драку, какой ты в своей жизни не видела. У нас не было губернатора-демократа с 1890 года, и если бы этот Джил не ратовал за «сухой закон», мы бы и тогда выиграли, но это был 1890 год. А это будет 1934-й, и не найдется столько приверженцев «сухого закона», которые смогут хоть на что-то повлиять. Мы будем сражаться за должности губернатора и сенатора не с парнем, которого выдвинут наши демократы. Мы будем сражаться с парнем, которого только что выбрали в президенты.

В доме номер 10 на Северной Фредерик тоже шла беседа о политике.

— Знатный парад устроил наш дружок, — сказал Джо.

— Какой еще дружок? И какой парад?

— Разве ты не знаешь? Наш дружок, друг простых людей. Гарвардский сноб.

— Ну конечно, знаю, — сказала Эдит. — А какой парад?

— Ты ничего не знаешь о параде? Парад НИРА[41], с Синим орлом[42]. И какие же они все дураки. Каждый день беру в руки газету, и если не нахожу в ней каких-нибудь новых социалистических происков, не верю своим глазам. Артур считает, что НИРА, возможно, противоречит Конституции, и тем не менее к кое-каким диким махинациям нашего друга относится с симпатией. Я не знаю, противоречит это Конституции или нет, я в это еще не вникал, но абсолютно уверен, что это диктаторство.

— Но если он диктаторский, разве это не противоречит Конституции?

— Этот вопрос решит уже суд, и случится это не скоро.

— А когда он уйдет?

— Когда люди опомнятся и проголосуют против него, в 1936 году.

— Сколько же тебе тогда будет лет? Дай-ка подсчитать, — сказала Эдит.

— В 1936 году мне будет пятьдесят четыре.

— В 1934-м мы…

— Да, в этом году мы пойдем выбирать губернатора. И вице-губернатора.

— Ты собираешься баллотироваться? Ты все еще планируешь это? — спросила Эдит.

— Кинусь со всех ног, — сказал Джо. — Да, подходящее выражение, если учесть состояние моих ног, или, вернее, одной ноги. Я испытываю к нашему «другу» такие сильные чувства, что просто обязан баллотироваться. Теперь это уже не только дело чести. Я чувствую в самом своем нутре, что это дело моей совести. И, как ни высокопарно это звучит, так оно и есть. Я должен сделать все возможное, чтобы уменьшить срок его пребывания в Белом доме. Я начну кампанию и потрачу столько денег, сколько смогу себе позволить, не ставя под угрозу ваше финансовое положение. Я отдам этому делу все свои силы. Именно так и надо. Ты ведь знаешь: физическое состояние нашего «друга» еще хуже моего, намного хуже. Я могу ходить. Он не может.

— Да, ты мне говорил об этом, — сказала Эдит.

— Между нами поразительное сходство. Во-первых, его прошлое не сильно отличается от моего, хотя он и пытается угробить таких, как мы с тобой. Во-вторых… это, правда, не сходство, но мы с ним были немного знакомы, и я его недолюбливал, а сходство в том, что он меня тоже недолюбливал. А в-третьих, помнишь, я сказал тебе, как он станет баллотироваться в вице-президенты без всякого политического опыта?

— Да, помню.

— И еще сходство в наших увечьях. Мое, правда, далеко не такое серьезное, как его. Он заболел полиомиелитом, и его парализовало, а я сломал ногу. По-моему, это поразительно. Возможно, для этого есть более подходящее слово, чем «поразительно», но и оно тоже сойдет.

— И Артур, конечно, считает, что ты внешне немного похож на него.

— Артур также считал, что я похож на Вудро Уильсона. Артур хочет, чтобы я стал демократом, тогда и он сможет стать демократом.

— Не думаю, что он это говорит всерьез, — сказала Эдит.

— И я не думаю, но эти разговоры меня раздражают, — сказал Джо. — Кстати, он рассказал мне нечто забавное. На прошлой неделе во «Втором четверге» они единогласно решили больше не провозглашать тост за президента Соединенных Штатов.

— Что ж, ничуть не удивительно, — сказала Эдит.

Джо улыбнулся.

— Они даже не стали дожидаться зимы. Генри Лобэк опросил членов клуба, и все согласились.

— И он не позвонил тебе? — спросила Эдит.

— Ему не нужно было этого делать. Артур сказал, что может уверенно поручиться за меня, и он был прав, — сказал Джо. — Знаешь, занятно то, что Вудро Уильсон не пользовался особой популярностью у членов «Второго четверга», но они продолжали пить за его здоровье.

— Шла война, — заметила Эдит.

— Да, это правда. Но я, выпивая за здоровье Рузвельта, чувствовал бы себя мерзким лицемером, а теперь этого делать не придется.