С того времени тревога не отпускает никогда. А вы с тех же пор шутливо стали называть меня Полковник.

Нина Фортунатова

Cамая яркая примета того времени, середины и конца семидесятых годов, – это то, что все хотели креститься, непременно «тайно» и непременно у отца Александра. Так я обросла крестниками, которых крестили либо в домике, либо в храме в неслужебные дни, либо у меня дома, либо дома у тех, кто крестился. Теперь крестников уже девяносто шесть, а раньше отец Александр смеялся, мол, «у вас их, как апостолов, от семидесяти». А ещё шутил: «Как они у вас все в сердце помещаются? Что у вас там – общежитие?»

К нам в группу приходили Черняки, Андрей и Карина, и Архиповы, Володя и Женя. Первый раз Женя пришла к нам с маленьким Илюшкой. У Ерёминых тоже был маленький Илюшка.

Батюшка в тот день пришёл, как всегда, весёлый. Узнав, что дела на Арбате (Нина Фортунатова пела на клиросе в храме апостола Филиппа на Арбате. – Ю.П.) у меня идут хорошо, смешно пропел:

Не кочегары мы, не плотники, Но сожалений горьких нет, как нет, А мы церковные работники, Вам с колокольни шлём привет, Привет, привет…

Виктория Шиловская

Как-то мы возвращались домой вместе с отцом Александром после его лекции. Он шутил, и было очень весело. На Комсомольской площади, выйдя из машины, отец Александр, прощаясь с нами, продекламировал стихи Маяковского: «Зверик из Америки. Видел всех. Пора домой. До свиданья, зверики!»

Владимир Шишкарёв

Помню маленькую открыточку, которой отец Александр утешил Светлану Домбровскую – ей было очень плохо. Тогда батюшка стал грозным голосом читать стих Владимира Соловьёва: «На небесах горят паникадила… – и тут же рисовал всё это. – А снизу тьма… – и опять рисунок. – Своей судьбы родила крокодила ты здесь сама», – смешной, завёрнутый в пелёнки крокодил нарисован. В общем – всё, что в этом стихотворении.

Однажды Гриша Крылов хотел подарить начальнице на 8 Марта хрустальную ладью. А хозяйственная Ира, жена Гриши, подменила ладью на другую, чуть похуже. Когда Гриша обнаружил подмену, он решил развестись с Ирой и побежал через поле в Новую Деревню к отцу Александру Меню. Тот, выслушав его, сказал: «Гриша! Дарёному коню в зубы не смотрят, даже если эти зубы хрустальные». Чем сразу снял всю проблему.

Вот однажды мы сидим у Павла Меня на даче. Пришёл отец Александр. И шёл разговор, о чём – не помню, но мне хотелось вставить своё слово. Лучше помалкивать, когда разговаривают люди более эрудированные, способные поддерживать разговор на высоком уровне, и, естественно, кто-то говорит, кто-то слушает. Тогда я этого не знал. Я считал, что всё равно нужно высказаться. И тут я услышал слово «двенадцать» и сказал: «Двенадцать апостолов, двенадцать знаков зодиака, двенадцать месяцев…» А отец Александр повернулся ко мне, сверкнул глазами и говорит: «Двенадцатиперстная кишка». Одной этой фразой я был навсегда излечен от неофитства. Одной фразой!

Однажды отец Александр купил новые очки, подошёл ко мне, посмотрел мне за плечо, наклонив голову: «О, – говорит, – я думал, у вас крылышки пробиваются – нет ещё пока». Надел очки, посмотрел – нет.

Однажды мы с отцом Александром ехали в такси причащать одного старичка, и таксист стал хаять попов и прихожан.

– Ну что ж, мы тоже человеческий материал, мы тоже слабы, – смиренно вздохнул отец Александр, а потом начал декламировать глубоким голосом:

Шёл 1986 год. Проняло даже таксиста.

Александр Юликов

Отмечу доброжелательность и жизнерадостность отца Александра – этого почему-то не любят в священнике, предпочитая образ мрачного аскета. Но вещи аскетические, такие как пост, который, конечно, он соблюдал, но никогда не демонстрировал. Если мы были с ним вместе где-то в гостях во время поста и там было что-то непостное на столе, он не говорил, что не ест того-то, а обращал это в шутку: «Ну, нам фигуру надо соблюдать… У нас – диета», – или что-нибудь в таком роде.

Владимир Юликов

Мы с отцом Александром как-то приехали к нам домой. На столе – масло не убрано, по нему бежит таракан. Я так занудно жене: «Ну что же ты не убрала в холодильник, таракан бежит по маслу!» Батюшка тихо одной рукой трогает меня за плечо, а другой показывает, сложив пальцы в щепотку: «Ну Володя! Ну, таракан – ну, сколько он съест?..»

Как-то батюшка освящал мою машину. И закончив, сказал: «Ну всё, теперь у неё м-а-а-ленькая душа, но всё-таки есть!»

Ирина Языкова

Один юноша очень хотел стать священником. И он приехал в Новую Деревню просить отца Александра, чтобы тот порекомендовал его владыке Хризостому, который рукоположил нескольких духовных чад отца Александра. Отцу явно был не по душе этот разговор, но вместо отказа он внезапно пропел своим прекрасным баритоном: «Отцвели уж давно хризостомы в саду!» И переключился на другую тему, оставив юношу в недоумении.

В августе 1990 года мы приехали в Новую Деревню, чтобы попросить благословения на поездку во Францию. Это была первая группа христиан из России (тогда ещё из Советского Союза), которая ехала в монастырь Тезе. Небольшой группкой мы подошли после службы к отцу, и он, благословляя нас, с улыбкой произносит: «Призрак бродит по Европе, призрак экуменизма». А потом уже серьёзно сказал: «Но вы возвращайтесь скорей, нечего по Европам долго бродить, тут дел невпроворот».

Марианна Вехова

Спрашиваю отца Александра: «Как быть? Всё, что я пишу и даже задумываю, непубликабельно в СССР. Пересылать на Запад? И опасно для семьи, не только для меня, и кому нужна проза без политики? Мои старики, крестьянки, дети, собиратели икон, странные юноши, собаки… Все они – жители именно нашего пространства, нет смысла отрывать их от почвы…»

Он ответил: «Берите пример с Солженицына. Для него писание книг было опасным занятием и совершенно безнадёжным в отношении публикации. Но он сидел, скрипел пером, работал упорно. Мог ли он предположить, что всё для него так хорошо в конце концов обернётся, что он сможет всё осуществить, всё, что себе назначил?»

Священник Виктор Григоренко

Когда я работал в музее, меня очень интересовало народное творчество. И я показывал отцу Александру свои работы. Он очень осторожно со мной разговаривал, потому что это увлечение начинало давать языческий крен. Отец Александр говорил, что всё-таки нужно думать о главном, что в творчестве многое может быть искусительным. Здесь важно, каким духом человек питается. К творчеству он всегда относился с повышенным интересом, всегда спрашивал, что я делаю. И не только я, разумеется: он всегда спрашивал, кто что написал, что сделал. Многие приносили ему свои тексты. Он всегда готов был поддержать человека в его творческих начинаниях.