– Проходи, – кратко, точно конвоир, велел Поскребышев.

Сталин встретил пришедших с дымящейся трубкой в левой руке. Правую руку он чуть приподнял навстречу вошедшим людям, что Фитин безошибочно воспринял как приказ не тратить время на доклад. Подошел. Поочередно поздоровался за руку сначала с Фитиным, а затем с Суровцевым. Ладонь Суровцева задержал в своей чуть дольше.

– Мы с вами знакомы. Вы знаете это? – Он произнес эти слова с более сильным, чем обычно, кавказским акцентом.

Он вообще мастерски им пользовался, своим акцентом: то усиливая его, то почти полностью убирая, представал перед собеседником то гостеприимным хозяином, а то и безжалостным начальником. А вот свою знаменитую речь от 3 июля 1941 года с обращением к гражданам и гражданкам страны он прочитал почти полностью без акцента. Когда и как говорить, Сталин знал.

– Так точно, знакомы! – ответил Суровцев и не добавил общепринятое обращение «товарищ Сталин».

Он был предупрежден, что обращаться к Сталину, а также отвечать на его вопросы следует, всегда добавляя эти два слова. Но почему-то язык не повернулся. И он поступил правильно. Сталин отметил эту сдержанность Суровцева. Ему понравилось, что его прямой противник по Гражданской войне не спешил набиваться к нему в товарищи. Понравилось и то, что собеседник не стал уточнять детали знакомства. Сталин и сам не собирался никому рассказывать, что в его кремлевском кабинете находился бывший начальник штаба одной из белогвардейских армий.

– Присаживайтесь.

Фитин и Суровцев сели за длинный стол зеленого сукна. Суровцев в который раз за последние десятилетия отметил, что большевики почему-то в служебных кабинетах используют такие столы. До революции обитые зеленым сукном столы, как правило, использовались только для карточной игры. В Кремле, оказывается, те же шулерские привязанности. Суровцев не был поражен обликом Сталина. Повидавший на своем веку немало политических деятелей и вождей, он был далек от подобострастия. Как, впрочем, и от презрения к кому бы то ни было из сильных мира сего. В отличие от него Фитин заметно волновался.

– Вы можете что-то добавить к своей служебной записке? – спросил Фитина вождь.

Павел Михайлович встал. Раскрыл принесенную с собой папку. Начал докладывать:

– Товарищ Сталин, два дня назад через агента Кента, через третьи страны, получена шифровка из Германии. Генерал немецкого Генерального штаба, в дальнейшем именуемый Вальтер, пошел на контакт с нами. Вот буквальный его ответ: «Крестный передает привет крестнику. Интересуется здоровьем». По первому вопросу все. Разрешите перейти ко второму вопросу?

– Не будем спешить, товарищ Фитин, – мягко сказал Сталин.

Это был совершенно другой Сталин. Не тот, что только что отчитывал своего наркома внутренних дел. И опять кавказский акцент, создававший впечатление благожелательности. И вообще от занятого делами Сталина трудно было ожидать в такое время некой неторопливости и благожелательности. Но оба из предстоящих двух вопросов были крайне важны как для страны, так и для него лично. Важны эти вопросы не менее, а может так статься, что и более, чем катастрофическая обстановка на фронте. Особенно вопрос второй, от обсуждения которого Сталин пока просил Фитина воздержаться.

– Крестный, надо полагать, генерал Степанов – бывший царский генерал, а теперь гражданин США? – спросил, а точнее, озвучил факт Сталин. – А крестник – это вы, генерал? – спросил он Суровцева.

Второй раз меньше чем за полчаса названный генералом Суровцев ответил:

– Это мой агентурный псевдоним, известный только лично генералу Степанову.

– К Вальтеру мы обратились с такой формулировкой: «Знакомый вам лично. Почти родственник заслуженного генерала разыскивает своего дореволюционного покровителя», – заглянув в секретную папку, сделал уточнение Фитин.

– Хорошо, – затянувшись дымком из трубки, проговорил Сталин. – Из сказанного следует, что немецкий генерал Вальтер будет с нами сотрудничать. Но не явствует ли из этого и то, что мы имеем дело с двойным агентом? На американскую разведку Вальтер работает? Что вы думаете об этом?

– Скорее всего так оно и есть, – ответил Фитин.

– А каково ваше мнение, генерал? – опять использовал обращение «генерал» Сталин.

– Использование двойных и даже тройных агентов дело не новое, – все же вставая из-за стола, ответил Суровцев. – Но присутствие в этой схеме генерала Степанова придает русский вектор всей комбинации. Это очевидно. Потом, генерал Степанов всегда был слишком независим от начальства и способен вести свою игру. Хотя, говоря словами Библии, «как может человек за кого-то поручиться, когда не может поручиться за себя»? Я не виделся со Степановым больше двадцати лет.

– Мы тоже изучали Библию, товарищ Суровцев, – почти без акцента заметил Сталин. – Хорошо изучали. Вы ответили на шифровку, полученную от Вальтера через Кента?

– Пока нет, – доложил Фитин.

Суровцев едва сдерживался, чтоб не улыбнуться. Мало того что к нему обращались как к красному генералу, так сам могущественный хозяин великой страны назвал его «товарищем». «Чудны дела твои, Господи!» – только это и пришло на ум Сергею Георгиевичу.

– Ответьте Степанову через Кента и Вальтера. – Сталин взял из стаканчика, стоявшего на его столе, остро отточенный карандаш и протянул Фитину. – Записывайте, – сказал он после минутного раздумья, глядя при этом на Суровцева. – «Крестник был болен. Выздоровел. Занят любимым делом». Вот так мы ответим.

Хозяин кабинета выбил в большую хрустальную пепельницу трубку и стал набивать свежим табаком. Делал он это не спеша и достаточно долго. Мертвая тишина повисла вместе с табачным дымом в пространстве высокого кремлевского кабинета.

– Вы вот что мне скажите, генерал, – раскурил трубку Сталин. – Почему, по-вашему, Степанов снабжал органы сначала ВЧК, а затем ОГПУ информацией об антисоветских организациях? Почему занял такую позицию по отношению к Троцкому? Что это? Вам объяснили, что мы давно косвенно сотрудничаем со Степановым?

– Объяснили в общих чертах, – ответил за Суровцева Фитин.

– А вы, товарищ Фитин, пока помолчите, – одернул Павла Михайловича Сталин. – Помолчите. И тоже подумайте, почему царский генерал – генштабист, контрразведчик – помогал большевикам в таком непростом деле.

Вопрос о Троцком был не такой простой, как могло бы показаться на первый взгляд. Расскажи Суровцев всю правду, выкажи осведомленность в вопросах финансирования дореволюционной и послереволюционной деятельности Троцкого, и пришлось бы признать, что и источники финансирования деятельности Ленина ему тоже известны. А чем лучше связь Троцкого с зарубежными банкирами, с матерой английской и молодой американской разведками, чем связи Ленина с немецким Генеральным штабом? И с деньгами тех же банкиров, «отмытыми» через немецкие банки? Суровцев понял, что вопрос Сталина – скорее тест на его, Суровцева, лояльность. А также и тест на умение мыслить и умение держать язык за зубами.