Естественно, приняв такую модель, обществу следовало бы значительно повысить «стоимость» преступлений, т.е. резко ужесточить наказания. Кстати, такой подход вполне соответствовал бы духу идей Гоббса, полагавшего, что стремление человека к власти может подавить лишь большая власть, которую тот не осмеливается оспаривать.

Но многие криминологи по разным причинам считают такой «рациональный» подход чистой фантазией. Преступления, говорят они, редко совершаются после холодного и трезвого анализа преимуществ и недостатков планируемых действий. Чаще они совершаются спонтанно, в расчете на удачу, так что многие преступники даже не рассматривают возможность их поимки. Именно поэтому ужесточение наказаний не будет иметь соответствующего сдерживающего эффекта. Раскольников в романе Достоевского прекрасно знает о суровости наказания, он даже признается самому себе, что «почти все преступления легко раскрываются»8, но это не останавливает его от ужасного убийства по причинам, которые ему даже трудно сформулировать ясно и четко.

Достоевский дал нам примеры наиболее глубокого проникновения в мысли и психику преступника. Его творчество имеет для нас особую ценность, поскольку он сам отбывал наказание в Сибири среди настоящих преступников и знал, о чем писал. Судя по его романам, очень трудно, если вообще возможно, точно выделить и идентифицировать факторы, которые толкают человека на преступление или, наоборот, удерживают от его совершения. Отметим лишь один момент, которому не уделяется подобающего внимания, а именно социальное давление, эффект общины. Возьмем в качестве примера Японию, страну, не свободную, конечно, от преступности, но вместе с тем поражающую удивительной безопасностью и защищенностью от разного рода домогательств и покушений на городских улицах и в парках. Во многом это объясняется тем, что в японском обществе огромное значение придается соблюдению норм и этикету, так что преступное или асоциальное поведение сразу вызывает резкое осуждение и противодействие, куда более действенное, чем драконовские строгости закона. То же относится и к некоторым небольшим сообществам на Западе. В малочисленных общинах преступников останавливает не только всеобщее знакомство всех со всеми, включая преступников и жертв (психологи прекрасно знают, что деперсонификация жертвы значительно облегчает совершение тяжких преступлений), но и страх всеобщего осуждения.

Экономисты Майкл Кемпбелл и Пол Ормерод предложили модель преступного поведения, основанную на подходе Шеллинга, включая элементы взаимодействия между агентами противоположной активности, в которой «стоимость» преступления определяется тем, насколько оно отклоняется от социальных норм окружающего сообщества. На самом деле эта модель довольно проста и сводится к простым и понятным правилам согласования своего поведения с окружением. Если вы выросли в «плохом» квартале, где вас с детства окружали хулиганы и воры, то вы скорее всего не вызовете большого осуждения, если примкнете к ним хотя бы для того, чтобы не попасть в разряд изгоев и неудачников. Если же вы принадлежите к столпам общества, то вы будете печься о своей репутации и ни при каких обстоятельствах не пойдете на нарушение закона.

В любом случае наш выбор поведения основан на некоторой оценке рисков и возможностей. С одной стороны, криминальные личности много выигрывают, живя в окружении законопослушных граждан, где они могут пользоваться награбленным без риска потерять его за счет действий соседей, с другой — такое же поведение является «соблазном» для всего их окружения, провоцируя дальнейшие преступления. Некоторые сценарии такого типа рассмотрены в гл. 17, посвященной применению теории игр в социологии, однако теория Кемпбелла и Ормерода основана на том, что социальное давление заставляет потенциальных преступников предпочитать жизнь среди законопослушных сограждан.

Очевидно, что такое обобщенное социальное давление нельзя априори считать главным фактором, влияющим на распространение преступности, вследствие чего Кемпбелл и Ормерод начали с простой оценки воздействия социальных условий и системы наказаний на формирование криминогенной обстановки. В простейшем варианте предлагаемая ими модель общества состоит из трех групп населения. К первой группе относятся люди, не склонные к совершению преступлений, обладающие, образно говоря, «иммунитетом» к асоциальному поведению, примером чего могут служить многие женщины и пенсионеры. Вторую группу составляют активные криминальные элементы, а третью — так называемые агенты с «неопределенной» позицией, способные при определенных обстоятельствах примкнуть к преступникам или сохранить верность закону и порядку. Все агенты могут переходить из одной категории в другую под воздействием социального, «сословного» давления, которое непосредственно зависит от численности групп, т. е. чем больше группа, тем она привлекательнее для других[122].

Затем Кемпбелл и Ормерод ввели в свою модель предположение о прямой пропорциональности между социальным бесправием или нищетой и склонностью к активной преступной деятельности, т. е. стали считать нужду и лишения «движущей силой» преступности, включающей в себя множество социальных факторов, таких как низкая заработная плата и безработица. Разумеется, склонный к академическому описанию специалист легко переведет эти показатели в стандартные индексы экономического развития.

Уровень социальных или экономических лишений

Рис. 13.5. Некоторые неожиданные или непредсказуемые изменения в зависимости уровня криминализации общества от социальных факторов. Модель Кемпбелла и Ормерода демонстрирует резкие переходы между состояниями с высокой и низкой степенью криминализации в некоторых точках при воздействии очень незначительных изменений социальных условий. На рисунке (а) представлена зависимость степени криминализации от социальных условий, а на рисунке (б) — от жесткости используемого в обществе законодательства. В каждой модели на концах кривых развития можно видеть резкие изменения между двумя разными состояниями, напоминающие фазовые переходы в физике.

На первый взгляд кажется очевидным, что в рамках предложенной схемы рост нищеты должен приводить к пропорциональному росту доли активных преступников в описанной трехуровневой структуре общества. В действительности ситуация выглядит значительно сложнее из-за взаимодействия агентов и заданного в модели социального давления, которое можно охарактеризовать как стремление групп к некоторому внутреннему согласию. В очень широком диапазоне социальных лишений модель предсказывает два возможных уровня криминализации всего общества: высокий и низкий, как показано на рис. 13.5, а. Другими словами, в очень широких пределах общество не имеет единого устойчивого состояния, а его реальное состояние определяется предыдущей историей.