Я крепко обнимаю сына, испытывая облегчение. Его непохожесть на других спасла его от беды. Теперь я уверена в этом, потому что ни один серьезно пострадавший ребенок не станет использовать такие яркие, радужные краски. На его рисунке столько радости, что я могу быть спокойна за его психическое состояние. Конечно, я буду водить Тома к психологу, поскольку в полиции мне дали понять, что это необходимо. Однако основная задача теперь вовсе не вытащить из мальчика правду о том, что происходило в Лондоне. Главным было дать ему знать, что некоторые понятия, усвоенные им от Фредерика Ярсо (мистера Янга), вовсе не соответствуют действительности. Я буду присутствовать на сеансах у психолога, чтобы никто не пытался влезть в сознание Тома насильно.

И все же какая у него сильная психика! Я беру с тумбочки оставленный сыном рисунок. Просто феномен какой-то! Раньше я считала сына ранимым и неприспособленным к жизни. Как я ошибалась! Стойкости этого оловянного солдатика позавидует иной взрослый.

Когда я оказываюсь в кухне, миссис Бирн полирует столовое серебро (бесполезное, на мой взгляд, занятие). Из духовки пахнет сдобой — похоже, печется пирог.

— О, миссис Би! — восклицает моя незаменимая помощница. — Вы уже встали! Мистер Би велел не беспокоить вас утром, поскольку вы ужасно устали. Насколько я знаю, в последнее время вы почти не спали. Отчего же так рано вскочили? Хотите чашечку чаю и вареное яйцо?

Не дожидаясь моего ответа, она бросается к холодильнику, достает яйцо, торопливо наливает в ковшик воды и ставит его на плиту.

— Спасибо, миссис Би. Кстати, я отлично выспалась. Скажу больше: теперь еле ноги передвигаю — до того отекла от спячки.

— Бедняжка! Когда яйцо будет готово, я подам вам завтрак в гостиной. — Я пытаюсь протестовать, но миссис Бирн заявляет голосом, не терпящим возражений: — Я настаиваю! Пока можете идти, посмотрите там телевизор.

Столь настойчивое желание выставить меня из кухни кажется странным — в последнее время моя помощница стала любопытной. Однако я решаю не спорить и не тянуть из нее правду. Просто поднимаюсь и послушно направляюсь в гостиную.

Очень скоро становится ясно, почему меня так усердно гнали к телевизору. В гостиной, прямо между телевизором и диваном, высится огромный сверток в форме виолончели. К шуршащей бумаге пришпилена записка. Почерк принадлежит Джерри.

Приеду примерно в половине пятого.

Полез в подсобку, достал твой старый инструмент, но он годится теперь разве что для украшения помойки. Эту виолончель доставили утром. Я взял ее в аренду на полгода, но с условием выкупа, если ты этого захочешь. Благодарить не надо, просто сделай одолжение, начни снова играть. Мне не хватает твоей игры, равно как нам всем.

Это последний раз, когда я прошу меня простить, потому что мне самому это наскучило. И все-таки прости.

Джерри.

Позади меня раздается звук шагов. Миссис Бирн не могла упустить случай посмотреть на мою реакцию.

— Какой у вас чудесный супруг, миссис Би! — восклицает она. — Что ж, пойду проверю, готово ли ваше яйцо. Теперь можете съесть его и в кухне.

Виолончель, когда я ее разворачиваю, оказывается настоящим произведением искусства. Налет времени читается почти визуально. Я бережно вытаскиваю из чехла смычок и покрываю его свежей канифолью. Затем очень осторожно снимаю с виолончели остатки оберточной бумаги и переставляю ее к креслу у двери, в которое сажусь сама. Инструмент словно создан для меня — его гладкие, полированные формы устраиваются между моих ног так, что ни один уголок не впивается в кожу. Как будто эту виолончель создавали специально для меня.

Я несколько минут кручу колки, трогаю струны смычком, но виолончель уже настроена. Инструмент издает глубокий, густой, как мед, звук, и от этого я начинаю трепетать. Как-то мы с Джерри приглашали к себе его коллег, и меня просили сыграть. Помню, услышала краем уха такой диалог:

— Разве не чудесная музыка?

— Да. Бальзам для души.

Банально, правда? Но теперь, всем телом вбирая в себя трепещущие звуки виолончели, я проникаюсь этой фразой. Бальзам для души. Для бедной, израненной души. Ноты соскальзывают со смычка и, словно целительная мазь, капают прямо на сердце.

Когда миссис Бирн зовет меня на кухню завтракать, я с сожалением отставляю инструмент. Я ем яйцо и думаю о том, что виолончели не под силу склеить то, что было разбито, но она может дать нам с Джерри толчок к обновлению.

Мэдди и Рита приезжают вдвоем несколькими минутами позже часа. Открыв дверь, я сразу понимаю по их лицам, что они готовы утешать меня хоть до ночи. Я улыбаюсь, испытывая признательность за столь откровенное желание помочь.

— Что такое? Что-то новенькое? — возбужденно спрашивает Рита, настороженная моей улыбкой.

— Входи, входи. Ничего особенного, просто я рада вас видеть.

Я принимаю два легких пальто и бумажный пакет с сандвичами. Таков был уговор: подруги настояли, чтобы я ничего не готовила к их приезду. Они привозят еду, а я готовлю кофе.

— Нам всем на долю выпали испытания с того дня, как мы потащились в тот чертов испанский коттедж! — заявляет Рита. — И знаешь что? Мне надоела эта черная полоса. Я считаю, что нам надо хорошенько расслабиться, хотя бы на часок. Понимаю, что это не самое подходящее время для веселой болтовни, поскольку лишь вчера были похороны твоего отца, но…

— Я согласна, — умудряюсь вставить я. — Немного веселой болтовни пойдет нам всем на пользу. Знаете, как говорят? Хочешь быть счастливым, будь им!

— Ура! Молодчина! — восклицает Мэдди, которая выглядит несколько иначе, чем раньше. Более уверенно, что ли?

— Умираю с голоду! — объявляет Рита. Я затворяю дверь. — Мы можем прямо сейчас наброситься на еду?

Нас захватывает какое-то давно забытое чувство, свойственное разве что молодости. Оно зовется бесшабашностью. Словно мы решили держать оборону против свалившихся на нас бед.

— На кухне правит миссис Бирн, — сообщаю я. — Пошли в гостиную. Я уже и кофейник туда отнесла.

— А это что? — Рита указывает на виолончель, прислоненную к стене.

— А на что это, по-твоему, похоже? Входите же, я сейчас все вам расскажу.

Хотя мои подруги мало увлекаются музыкой (уж точно не так страстно, как я), обе сразу же понимают, насколько символичен подарок Джерри.

— Но это еще не все. Сейчас я познакомлю вас с творением Тома. — Я достаю рисунок и показываю Рите и Мэд, зная, что младшего сына нет поблизости. Взглянув на сочные краски в очередной раз, я чувствую, как радостно сжимается сердце — впервые за много недель. Хочешь быть счастливым — будь им, да?

— Мне кажется, это твой отец помогает тебе. И виолончель, и этот рисунок — его рук дело, — говорит Мэдди.

— Я всегда считала, что ты атеистка.

— Так и есть. Но это не значит, что я не верю в загробную жизнь.