военные слабо влияли на Гитлера. Манштейн рассказал суду, что Гитлер пренебрегал своими генералами и командирами, принимая все важные военные решения; Браухич сказал то же самое и, кроме того, заявил, что никто из немецких генералов не играл никакой политической роли. Во-вторых, они повторили уже всем известный аргумент, будто войны Германии с 1939 по 1945 год были «превентивными» и «оборонительными». Браухич придал особый поворот рассказу о превентивной войне в контексте операции «Барбаросса»: согласно его показаниям, Гитлер заверил его, будто советская власть крайне непопулярна и местное население будет приветствовать немецкие войска.

В ответ на обвинения в совершении военных преступлений и преступлений против человечности все три свидетеля всерьез заявили, что они подчинялись законам войны и нормам международного права, установленным Женевской и Гаагской конвенциями, и что требовали того же от подчиненных. Браухич отрицал, что знал хоть что-то о сотрудничестве вермахта с айнзацкомандами. Рунштедт настаивал, что Генеральный штаб приказывал своим солдатам сражаться «по-рыцарски». Манштейн отвергал обвинения в том, будто вермахт творил разрушения, не обусловленные военной необходимостью. Он заявил, что в опустошении Советского Союза виновны Сталин и Гитлер с их приказами «сражаться за каждую пядь земли»; из-за этого, по его словам, такие города, как Сталинград, неизбежно должны были превратиться в «груды щебня»[1275].

За допросы этих свидетелей отвечали Тейлор и советский помощник обвинителя Александров. После гибели Зори он лучше всех советских обвинителей был знаком с доказательствами против немецких военных и жаждал поймать Браухича на лжи. Александров оспорил заявление Браухича, будто Гитлер не информировал заблаговременно своих генералов о каких-либо планах нападений и завоеваний. Разве приказ Гитлера от 30 мая 1938 года не призывал сокрушить Чехословакию вооруженным вторжением? Да, признал Браухич, но невозможно было знать, когда следовало воспринимать Гитлера всерьез[1276]. Александров также скептически спросил бывшего главнокомандующего, как он мог не знать, что айнзацгруппы и вермахт действуют сообща. После неудовлетворительного ответа Браухича Александров предъявил доказательства тесного сотрудничества между группой армией «Север» (которая действовала в Северной России и Прибалтике) и айнзацгруппой А.

Тейлор вернулся к вопросу о связи между вермахтом и айнзацгруппами в ходе своего допроса Манштейна. Он представил отчет от октября 1941 года с обсуждением успехов айнзацгруппы D (действовавшей в тылу 11-й армии Манштейна) в деле уничтожения коммунистов и евреев. Манштейн отрицал, что знал что-либо об этом, и тогда Тейлор предъявил приказ от ноября 1941 года с печатью Манштейна, где утверждалось, что «еврейско-большевистская система должна быть ликвидирована раз и навсегда». Манштейн заявил, что не помнит этого приказа, хотя признал, что подпись его собственная. В безуспешной попытке снять с себя вину он указал, что приказ призывает к ликвидации «системы», а не людей[1277].

Александров приступил к допросу Манштейна 12 августа, имея в запасе один секрет. Он начал допрос достаточно предсказуемо, усомнившись в словах Манштейна, будто тот ничего не знал о связи между 11-й армией и айнзацгруппой D. Затем он поставил вопрос, который долго таил: знал ли Манштейн о мерах, предпринятых Верховным командованием с целью ведения биологической войны? Когда Манштейн ответил «нет», Александров предъявил письменные показания генерал-майора Вальтера Шрайбера, хорошо известного немецкого военного ученого, чье местонахождение было неизвестно. Во время войны Шрайбер служил в штаб-квартире Верховного командования и курировал отделы науки и здравоохранения Армейской медицинской инспекции. Его специальностью было изучение вакцин[1278].

Ни защита, ни даже западные обвинители не знали, что Шрайбер был взят в плен Красной армией в Берлине в апреле 1945 года и провел следующие шестнадцать месяцев в тюрьме НКВД. В своих письменных показаниях, которые Александров начал зачитывать вслух, Шрайбер сообщил, что значительная доля вины за нацистские преступления лежит на немецких ученых и врачах. Они разрабатывали новый вид оружия, которое должно было поставить крупные научные открытия «на службу злу». Латернзер, поборов собственное удивление, возразил, что в этих показаниях выдвигаются серьезные обвинения, и потребовал права допросить Шрайбера. Трибунал, узнав, что Шрайбер жив, велел Александрову отозвать эти показания, пока не будет возможности допросить того лично.

Александров пообещал, что СССР примет все необходимые меры, чтобы доставить Шрайбера в Нюрнберг, но напомнил суду, что до Москвы довольно далеко[1279]. На самом деле советские руководители уже несколько месяцев как могли и хотели отправить Шрайбера в Нюрнберг и сообща с Горшениным и Руденко организовывали ситуацию, в которой его можно было бы вывести свидетелем[1280]. Они рассчитывали увенчать процесс новым громким эпизодом, как в феврале, когда в качестве свидетеля предстал фельдмаршал Фридрих Паулюс.

* * *

Все находили утешение в том факте, что осталась только одна организация – СА. Ее защита началась в середине того же дня. В первые годы Гитлера у власти СА печально прославилась как жестокое парамилитарное войско, но потеряла свое влияние в 1934 году, когда ее руководители были убиты по приказу Гитлера в ходе так называемой «Ночи длинных ножей». Адвокат СА Георг Бём теперь доказывал, будто эта организация даже в годы своей высшей активности была в первую очередь спортивным клубом. Его первый свидетель, Франц Бок из Главного штаба СА, отверг мнение обвинителей, что спорт служил лишь средством для более зловещих целей. По словам Бока, СА практиковала муштру, чтобы выглядеть дисциплинированной, «как все спортивные организации», и проводила тренировки, аналогичные олимпийскому пятиборью. Бём не пытался оспорить обвинение в том, что СА в 1933–1934 годах недолгое время охраняла концлагеря, но его следующий свидетель, Вернер Шефер (бывший комендант лагеря в Ораниенбурге), настаивал, что заключенные жили в «гуманных и достойных» условиях и ситуация ухудшилась только тогда, когда управление лагерями перешло к СС[1281].

Остаток недели свидетели СА продолжали давать показания, а советская сторона планировала свой эндшпиль. Обвинители должны были произнести вторую серию речей, завершающих дело организаций. В четверг 15 августа Горшенин послал из Нюрнберга черновик руденковской речи в Париж Вышинскому. Через пять дней Вышинский вернул документ со своими пометками. Многие из его правок относились только к выбору слов: например, он повсюду заменил «партийных товарищей» на «членов Фашистской партии». Вышинский также зачеркнул строку, в которой нацисты критиковались за запрет других политических партий в Германии. Это могло напомнить о действительности в его родной стране. В других правках больше подчеркивались определенные аспекты преступлений организаций – например, выделялась роль гестапо «в уничтожении евреев»[1282]. Работа над речью Руденко только начиналась. В последующие дни Горшенин переслал экземпляры текста на изучение Сталину, Жданову и другим руководителям партии[1283].

* * *

В четверг 20 августа