Десять признаков опасности из двадцати одного. Не очень обнадеживающая картина. Но когда она отметила это в беседе с доктором Уилкинсом, он сказал:

— Если бы у Леонарда не было никаких признаков опасности, вы бы сюда не пришли. Наше дело — постепенно уменьшить их количество до трех-четырех. Может, до одного-двух. Со временем, я уверен, нам это удастся.

— А до тех пор что же? — спросила Мадлен.

— До тех пор нам надо действовать очень осторожно.

Она пыталась действовать осторожно, но это было нелегко. Мадлен привезла Леонарда в Нью-Йорк, чтобы избежать опасности оставить его дома без присмотра. Но теперь, когда он оказался в городе, возникла опасность, что у него начнется приступ паники. Ей приходилось выбирать между тем, чтобы оставить его в Приттибруке и волноваться, и тем, чтобы привезти его с собой в Нью-Йорк и волноваться. В целом она волновалась меньше, когда могла за ним присматривать.

Она была единственной преградой между Леонардом и смертью. Такое у нее было ощущение. Поскольку теперь Мадлен известны были признаки опасности, она постоянно держалась начеку, анализируя их. Что еще хуже, она держалась начеку, наблюдая за любой переменой в настроении Леонарда, которая могла бы оказаться предшественницей какого-нибудь из этих признаков. Она держалась начеку, наблюдая за признаками признаков опасности. И от этого недолго было запутаться. Например, она не знала, то ли ранние подъемы Леонарда составляют изменение в режиме сна, то ли являются частью прежних изменений в режиме сна, то ли указывают на благоприятное развитие событий. Она не знала, компенсирует ли его склонность к жесткой оценке собственных действий утерянное честолюбие или же это — две стороны одной медали. Если ты — преграда между любимым человеком и смертью, трудно бодрствовать и трудно спать. Когда Леонард не ложился, смотрел по ночам телевизор, Мадлен укладывалась в постель, но держала руку на пульсе. Ей никогда толком не удавалось заснуть, пока он не придет наверх и не уляжется рядом с ней. Она прислушивалась к звукам, которые он издавал внизу. Казалось, ее собственное сердце удалили из тела хирургическим путем и поместили куда-то, где оно, удаленное, по-прежнему связано с ней, качает кровь по венам, но подвергается опасностям, ей не видным, — ее сердце в коробочке, где-то там, под открытым небом, незащищенное.

Они проехали по Восьмой авеню, у Коламбус-серкл свернули на Бродвей. Леонард втянул голову обратно в машину, словно желая заново проверить температуру, потом опять высунулся в окно.

Доехав до Семьдесят второй улицы, водитель свернул налево. Спустя несколько минут они катили по Риверсайд-драйв. Келли поджидала их на тротуаре перед зданием.

— Извини! — сказала Мадлен, выходя из такси. — Электричка опоздала.

— Ты всегда так говоришь, — ответила Келли.

— Она всегда опаздывает.

Они обнялись, и Келли спросила:

— Так что, вы идете на вечеринку?

— Посмотрим.

— Пойдемте обязательно! Не могу же я одна идти.

Все это время такси, не выключая мотора, стояло у тротуара, дожидаясь, пока вылезет Леонард. Наконец он появился и, тяжело ступая, перебрался с солнца в тень под козырьком.

Келли, будучи довольно хорошей актрисой, улыбнулась Леонарду так, словно ничего не слышала про его болезнь, словно он выглядел совершенно нормально:

— Привет, Леонард. Как дела?

Леонард, как обычно, воспринял это как настоящий вопрос. Вздохнув, он ответил:

— Я страшно устал.

— Ты страшно устал? Представь себе, каково тогда мне! Я уже, наверное, квартир пятнадцать Мадди показала. Так что все. Если вы, ребята, эту не снимете, я вас выгоню.

— Ты нас выгнать не можешь, — сказала Мадлен. — Мы твои клиенты.

— Тогда уйду с работы. — Она провела их в прохладный подъезд с панелями на стенах. — Нет, серьезно, Мадди. У меня еще одна есть в списке, поближе к Колумбийскому, если хотите посмотреть. Но та вряд ли такая же хорошая, как эта.

Расписавшись в книге у вахтера, они поднялись в лифте на одиннадцатый этаж. Перед квартирой Келли порылась в сумочке в поисках нужных ключей, на что ушло какое-то время, но в конце концов она открыла дверь и провела их внутрь.

До этого Келли показывала Мадлен квартиры, которые выходили на вентиляционные шахты или на прилегающие многоквартирные дома, или были крохотными и кишели тараканами, или там пахло кошачьей мочой. Мадлен не терпелось переехать из дома родителей, но даже если бы не это, односпальная квартира, в которую она сейчас вошла, произвела бы на нее огромное впечатление. Это был классический вариант, со свежевыкрашенными белыми стенами, лепными потолочными плинтусами и паркетными полами. В спальне достаточно места для большой кровати, кухня-камбуз отремонтирована, кабинетом можно пользоваться, гостиная маловата, зато украшена неработающим камином. Там даже столовая имелась. Однако главным коммерческим доводом в ее пользу был вид. Мадлен в восторге открыла окно в гостиной и перегнулась через подоконник. Солнце, до захода которого оставалась еще пара часов, покрывало блестками речную рябь и превращало обычно серые Палисейдс в светло-розовые. К северу виднелись прозрачные пики моста Джорджа Вашингтона. От Вест-Сайд-хайвей поднимался шум уличного движения. Мадлен посмотрела вниз, на тротуар перед зданием. До него было далеко. Внезапно ей сделалось страшно.

Она втянула голову обратно и окликнула Леонарда. Он не ответил, и она позвала снова, уже идя по коридору.

Леонард был в спальне вместе с Келли. Окно было закрыто.

Чтобы скрыть облегчение, она принялась рассматривать шкаф.

— Этот шкаф я себе возьму, — сказала она. — У меня больше одежды, чем у тебя. А ты можешь забирать себе кабинет.

Леонард ничего не сказал.

— Ты видел кабинет?

— Видел.

— И что?

— Нормально.

— Не хочу на вас давить и все такое, — сказала Келли, — но у вас, ребята, на размышления где-то полчаса. Другой агент из нашей конторы хочет начать показывать эту квартиру сегодня вечером.

— Сегодня вечером? — Мадлен не была к этому готова. — Ты же вроде сказала завтра?

— Так он сказал. А потом передумал. Народ сюда валом повалит.

Мадлен взглянула на Леонарда, пытаясь прочесть его мысли. Потом решительно скрестила руки на груди. Переезд в район прерий возможным не представляется, а значит, придется пойти на риск, который влечет за собой жизнь с ним в Манхэттене.

— О’кей, я согласна, — сказала она. — Место идеальное. Леонард, мы же согласны, да?

Леонард повернулся к Келли:

— Дай нам поговорить минутку.

— Конечно! Какие проблемы? Я в гостиной подожду.

Когда она вышла, Леонард подошел к окну.

— Сколько за нее хотят? — спросил он.