Пока мы обменивались этими фразами, он рылся в бумагах, лежащих у него на столе, и наконец вынул и положил перед собой запечатанное письмо. Мне показалось, что он хочет протянуть его мне, но, почему-то передумав, он положил письмо на стол, уселся в кресло и стал молча ждать, что я ему скажу.

Не теряя времени, я рассказал о фактах, уже описанных на этих страницах.

Он был юристом до мозга костей, и все же я нарушил его профессиональную невозмутимость. Возгласы изумления, которые он не мог подавить, прерывали меня несколько раз. Под конец я задал ему главный вопрос:

— Что вы об этом думаете, мистер Кирл?

Он был слишком осторожен, чтобы ответить мне прямо, пока не соберется с мыслями.

— Прежде чем ответить, — сказал он, — я попрошу разрешения задать вам несколько вопросов, чтобы, так сказать, не плутать в лесу.

Его вопросы были острыми, подозрительными, недоверчивыми. Мне стало ясно, что он считает меня жертвой заблуждения и, если бы не рекомендательное письмо мисс Голкомб, готов был бы заподозрить меня в каком-то хитроумном мошенничестве.

— Вы верите, что я говорил вам правду, мистер Кирл? — спросил я, когда он перестал экзаменовать меня.

— Что касается вашего собственного убеждения, я уверен, что вы говорите правду, — отвечал он. — Я питаю глубочайшее уважение к мисс Голкомб и потому уважаю и человека, которому она доверяет в таком серьезном деле. Я пойду даже дальше, если хотите, и соглашусь из вежливости, во избежание споров, что тождество этой женщины с леди Глайд неоспоримо для мисс Голкомб и для вас. Но вы пришли ко мне за юридическим советом. Как юрист, и только как юрист, я обязан сказать вам, мистер Хартрайт, что у вас нет ни малейших доказательств вашей правоты.

— Это сильно сказано, мистер Кирл.

— Я постараюсь, чтобы это было столь же ясно. Свидетельства о факте смерти леди Глайд совершенно удовлетворительны. Ее родная тетка свидетельствует, что она приехала к графу Фоско, заболела и умерла. Затем есть медицинское заключение о ее смерти, последовавшей в силу естественных причин. Есть факт похорон в Лиммеридже и заключительное свидетельство — надпись на надгробном памятнике. Вот факты, которые вы хотите опровергнуть. Какие у вас есть доказательства, что личность, которая умерла и была похоронена, — не леди Глайд?

Рассмотрим основные пункты вашего заявления. Мисс Голкомб едет в некую частную лечебницу и видит там некую пациентку. Нам известны следующие неоспоримые факты: женщина, по имени Анна Катерик, необыкновенно похожая на леди Глайд, убежала из лечебницы; особа, вторично принятая в лечебницу в июле, называется Анной Катерик; джентльмен, привезший ее туда, предупредил мистера Фэрли, что душевнобольная Анна Катерик выдает себя теперь за его умершую племянницу, и действительно она, Анна Катерик, постоянно утверждает в лечебнице (где ей никто не верит), что она леди Глайд. Вот факты. Что вы можете им противопоставить? То, что мисс Голкомб узнала в этой женщине свою сестру? Но дальнейшие события противоречат этому. Заявила ли мисс Голкомб владельцу лечебницы об установлении личности своей сестры и приняла ли законные меры, чтобы взять ее оттуда? Нет! Она тайно подкупила служительницу и устроила побег. Когда пациентку освободили таким незаконным путем и привезли к мистеру Фэрли — узнал ли он ее? Усомнился ли хоть на одно мгновение в смерти своей племянницы? Нет. Узнали ли ее слуги? Нет. Осталась ли она по соседству с родным домом, чтобы добиться признания своей личности путем дальнейших доказательств? Нет. Ее тайно увозят в Лондон. За это время вы также узнали в ней леди Глайд, но вы не родственник — вы даже не старый друг ее семьи. Слуги свидетельствуют против вас; мистер Фэрли свидетельствует против мисс Голкомб, а предполагаемая леди Глайд дает самые противоречивые показания. Она заявляет, что провела ночь в некоем доме. Вы сами говорите, что она там не была. Вы сами заявляете, что ее душевное состояние не позволяет ей подвергаться какому-либо допросу со стороны судебных властей и самой доказать свою правоту. Я пропускаю некоторые подробности, чтобы не терять времени. Я спрашиваю вас: если бы дело пошло в суд, на рассмотрение присяжных, обязанных считаться с фактами, а не с предположениями, какие неопровержимые доказательства мы могли бы им представить?

Я молчал; мне надо было собраться с мыслями, прежде чем ответить ему. Впервые история Лоры и Мэриан предстала передо мной с точки зрения постороннего человека; впервые я по-настоящему осознал те бесчисленные препятствия, которые лежали на нашем пути.

— Факты в вашем изложении бесспорно против нас, — сказал я, — но…

— …но вы считаете, что их можно объяснить и этим опровергнуть, — сказал мистер Кирл. — Разрешите сказать вам то, что я знаю по опыту. Когда английский суд стоит перед выбором между фактами и длинным объяснением этих фактов, он всегда предпочитает факты, а не объяснения. Например, леди Глайд (во избежание спора я называю этим именем даму, о которой вы пришли говорить со мной) заявляет, что ночевала в некоем доме, а доказано будет, что она там не ночевала. Вы объясняете это обстоятельство ее болезненным душевным состоянием, впадая, так сказать, в метафизику. Я не говорю, что ваше объяснение неправильно, но считаю: суд увидит в этом только противоречие или обман и не примет во внимание никаких объяснений, которые вы ему представите.

— Но разве нельзя терпеливо и тщательно постараться собрать новые доказательства? — настаивал я. — У меня и мисс Голкомб есть несколько сотен фунтов…

Он с нескрываемой жалостью посмотрел на меня и покачал головой.

— Советую вам терпеливо и тщательно обдумать все, мистер Хартрайт, — сказал он. — Если вы правы насчет сэра Персиваля Глайда и графа Фоско (заметьте, что я совершенно не согласен с вами), на вашем пути к новым доказательствам вы встретитесь с непреодолимыми препятствиями. Вам придется столкнуться с юридическими трудностями и задержками, ибо каждый пункт в вашем деле будет систематически оспариваться. К тому времени, как мы истратим многие тысячи вместо сотен, которые у вас есть, дело решится, по всей вероятности, не в нашу пользу. Вопрос установления личности в тех случаях, когда между двумя людьми существует большое сходство, — труднейшая задача. Труднейшая, даже если нет такой путаницы, какая есть в деле, о котором мы с вами сейчас говорим. Я, право, не вижу, каким образом можно было бы пролить свет на эту необыкновенную историю. Допустим, женщина, похороненная на лиммериджском кладбище, — не леди Глайд, но ведь, по вашим словам, она была так похожа на ту, другую, что, даже если мы получим разрешение вскрыть могилу и осмотреть тело, мы ничего не докажем. Короче, начинать процесс бесцельно. У вас нет никаких доказательств, мистер Хартрайт, право, никаких!

Я был убежден, что основания для процесса существуют и что правда на нашей стороне, а потому не сдавался.

— Помимо прямого установления личности леди Глайд, разве нет других доказательств, которые мы могли бы представить? — спросил я.

— Но у вас их нет, — возразил он. — Самым простым и убедительным из всех доказательств было бы сравнение между датами, но, насколько я понимаю, этого вы не можете сделать. Если бы вы могли доказать, что между датой смерти предполагаемой леди Глайд и датой прибытия настоящей леди Глайд в Лондон есть несоответствие, дело приняло бы совсем другой оборот, и я первый сказал бы: «Мы победим».