Наверное, можно сказать, что по масштабу своей личности Юрий Долгорукий уступал и своему отцу Владимиру Мономаху, и своему сыну Андрею Боголюбскому. Возможно, его биография менее интересна, более однообразна, скучна, однопланова — военные походы и подготовка к ним составляют ее преимущественное содержание и почти все сводится к борьбе за Киев. Но масштаб личности не всегда напрямую определяет значимость той или иной фигуры, ее место в истории.

Юрию Долгорукому довелось княжить на переломе эпох. При том, что прожил он долгую жизнь, его политическая биография — во всяком случае, известная нам ее часть — продолжалась ровно четверть века — с 1132 года, когда он впервые вмешался в борьбу южнорусских князей, по 1157 год. А эти годы — особые в истории Руси. Именно 1132 годом — хотя, конечно, и условно — историки завершают эпоху Киевской Руси и начинают новый — удельный — период нашей истории. И первые четверть века — несомненно, наиболее темный, наиболее запутанный и непонятный его отрезок. Большинству людей, даже искушенных в знании событий русской истории, эти годы представляются сплошной чередой бесконечных и по большей части бессмысленных войн, когда каждый воевал с каждым, с легкостью преступал крестное целование, нарушал мир, наводил на Русскую землю половцев и, не задумываясь, предавал огню и мечу собственные города и села. Но в истории нет ничего бессмысленного. Все имеет свои причины, равно как и свои последствия и свою цену. И личность Юрия Долгорукого — одного из главных героев этого исторического промежутка — позволяет лучше понять, что двигало тогда русскими людьми и что вообще переживала Русь в этот переломный момент своей истории.

Как и большинство князей того времени, Юрий не был ни бездумным искателем приключений, ни беспринципным властолюбцем, готовым на все ради завоевания киевского престола. Его войны за Киев отнюдь не бессмысленны. Как мы видели, стремясь к «златому» киевскому престолу, он отстаивал те принципы, которые считал справедливыми, которые делали законными его права на первенство среди прочих русских князей. От большинства других претендентов на киевский стол его отличала, пожалуй, лишь большая целеустремленность.

Войны Юрия — это яркая страница нашей ранней истории. Они показывают, насколько сложно и болезненно совершался переход к новому удельному строю. Его княжение в Киеве, в особенности третье, — одна из последних попыток восстановить значение киевского престола, сохранить целостность Киевской державы, вернуть традиционные взаимоотношения между князьями на основе строго определенного места, занимаемого каждым в некой идеальной княжеской семье. Но именно в его княжение обнаружились и полная исчерпанность тех принципов, на которые опирались князья — и в первую очередь сам Юрий! — в борьбе за киевский стол, и несоответствие старого государственного порядка реалиям новой жизни. Именно в его княжение — и во многом в результате его усилий! — окончательно вызрели условия для становления и развития новых самостоятельных княжеств, а значит, и для последующего экономического, политического и культурного расцвета, который мы наблюдаем в большинстве русских земель — и в Галиче, и на Волыни, и в Новгороде, Пскове, Смоленске, Рязани, Турове, Полоцке, Чернигове, Новгороде-Северском, и, конечно же, в Суздале, Ростове, Владимире-Залесском, Переяславле, Юрьеве. Наверное, можно сказать и так: без энергии, целеустремленности и политического напора Юрия этот процесс грозил затянуться, принять иные — возможно, еще более болезненные — формы, а развитие русских земель, и прежде всего Северо-Восточной Руси, — пойти совсем по другому пути. И это заставляет нас с полным основанием поставить Юрия Долгорукого в один ряд с теми выдающимися деятелями нашей истории, которые, собственно говоря, и определили ее главное, магистральное направление.

Судьба останков Юрия Долгорукого заслуживает отдельного разговора. Попытки их обнаружения предпринимались неоднократно, уже в советское время. Так, в преддверии 800-летия Москвы, широко отмечавшегося в 1947 году, по личному распоряжению Сталина в Киев были отправлены археологи и антропологи (в том числе выдающийся антрополог, автор скульптурных реконструкций многих деятелей русского Средневековья М. М. Герасимов) с целью выявить костные останки основателя Москвы и восстановить по ним его внешний облик. Эта затея не увенчалась успехом — останки Юрия найдены не были. Тем не менее тогда же на предполагаемом месте погребения князя, в центре храма, было установлено надгробие из полированного темно-серого камня с двумя надписями: «Здесь похоронен Юрий Владимирович Долгорукий, основатель Москвы. 1090—1157»; и, на цоколе: «Сооружено в ознаменование 800-летия Москвы трудящимися Киева 7 сентября 1947 года».

Ныне, однако, этот саркофаг признается фикцией. Но где же тогда похоронен Юрий?

Казалось, решение вопроса было найдено в самое недавнее время.

В 1989 году в ходе археологических изысканий в культурно-историческом заповеднике «Киево-Печерская лавра», у стен церкви Спаса на Берестовом, на расстоянии 3,5 метра от центральной апсиды храма, киевский археолог В. А. Харламов обнаружил саркофаг из пирофилитового сланца (овручского шифера), в котором находился скелет очень плохой сохранности. От проникновения в саркофаг воды череп и отдельные кости верхней части скелета превратились в труху. Антропологическая и судебно-медицинская экспертиза показала, что кости принадлежат мужчине ростом около 160 сантиметров (что немного ниже среднего роста для XII века), умершему в возрасте 65—70 лет. Возраст соответствует тому, в котором умер Юрий Долгорукий. Сразу же было высказано предположение, вскоре превратившееся в уверенность, что останки принадлежат именно ему.

Но это открытие оказалось не последним. В 1990 году в 14,5 метра от первого саркофага был обнаружен еще один, в котором находились два скелета, расположенные в анатомическом порядке; рост обоих — около 170 сантиметров. Черепа обоих скелетов рассыпались на мелкие обломки, большинство костей нижнего скелета также превратились в труху. В отношении этих находок экспертиза не проводилась.

Судьба тех останков, которые связывают с именем Юрия Долгорукого, остается плачевной. Что делать с ними, никто толком не знает. До настоящего времени они хранятся в помещении Института археологии Национальной академии наук Украины на территории Киево-Печерской лавры в простом картонном ящике из-под посылок. Надпись на ящике гласит: «Саркофаг № 1. Кости захоронения Юрия Долгорукого».

Но действительно ли эти кости принадлежат киевскому князю? На этот счет, увы, могут быть высказаны обоснованные сомнения.

Прежде всего, в Берестовской церкви ранее уже находили древние саркофаги. Так, еще во время первых раскопок в 60-е годы XIX века у северной и южной стен храма были обнаружены как минимум два погребения. В 1909—1914 годах внутри самой церкви, в северной части нартекса (притвора) было найдено еще одно, полностью разграбленное погребение, предположительно принадлежавшее князю. Именно тогда проводивший изыскания известный археолог и архитектор П. П. Покрышкин пришел к выводу, что левое помещение нартекса представляет собой княжескую усыпальницу. Из летописи известно о трех захоронениях в Спасоберестовском монастыре. О двух — княгини Евфимии Владимировны и Юрия Долгорукого — мы уже говорили[145]. В 1171 году рядом с отцом был похоронен сын Юрия Глеб, князь киевский. Вполне возможно, что какие-то из перечисленных выше погребений принадлежат названным лицам. Но какие именно и каким лицам, сказать, к сожалению, невозможно, тем более что материалы раскопок XIX — начала XX века не сохранились. Кроме того, погребения, обнаруженные в конце 1980-х годов, находятся вне стен древнего здания. Это также свидетельствует против принадлежности хотя бы одного из них Юрию, поскольку большинство летописей вполне определенно сообщают о том, что он был похоронен внутри церкви[146].