Над обрывистым берегом в конце бульвара светился ресторан, цветные лампочки освещали открытую, повисшую над самыми волнами веранду. Фролов знал, что Красовский должен был появиться здесь ближе к полуночи, проведя первую половину вечера в казино. Однако, на удивление, он был уже здесь, сидел в самом углу.

После того как метрдотель усадил Фролова, Красовский, велев официанту перенести коньяк, проследовал через зал к нему.

– Позволите? – спросил он.

– Что случилось, граф? Вы не в казино, а сейчас там, кажется, самый пик игры?

– Игра сделана, ставок больше нет! – голосом профессионального крупье произнес Красовский. И уже буднично, невесело продолжил: – Игра идет полным ходом, а выиграть невозможно – одни банкроты вокруг. Нищает Крым.

– А я, признаться, думал, что вам обычно везет.

– Эх, Василий Борисович! – с горечью вздохнул Красовский. – Раньше говорилось «везет дуракам», а теперь и этого не скажешь: столько их расплодилось, что никакого везения не хватит! Играют в жизнь, как в рулетку, и каждый уверен, что его ставка – самая надежная. Красное или черное – других цветов в рулетке нет. А эти дальтоники поставили на белое и ждут, когда последняя их ставка куш сорвет.

Фролов нахмурился.

– Извините, но ваши аналогии дурно попахивают, граф!

– Ради бога, – Красовский прижал руки к груди, – хоть вы меня за провокатора не принимайте, и без того тошно!

Рядом с ними вырос официант. Салютуя присутствующим, вырвалась пробка из укутанной белоснежной салфеткой бутылки, шампанское запенилось в хрустальных бокалах.

– А я ведь подошел к вам, чтобы попрощаться, – неловко улыбнувшись, сказал Красовский.

– Как, вы покидаете Севастополь? – удивился Фролов.

– Вот именно. – Красовский отодвинул в сторону бокал с шампанским, налил в рюмки коньяку. – Не откажетесь выпить со мной на посошок? Есть такой русский обычай.

– С каких это пор поляки начали придерживаться русских обычаев? – пошутил Фролов.

– Бог с ними, с поляками! – отмахнулся Красовский. Оттолкнувшись от подлокотников кресла, он пружинисто встал, выпрямился и склонил голову. – Позвольте еще раз представиться: русский дворянин, но не граф, Юрий Александрович Миронов.

Фролов с любопытством смотрел на него: такого превращения не ожидал даже он. Сделав паузу, словно давая возможность привыкнуть к себе новому, Красовский-Миронов продолжил:

– Не надо удивляться: люди часто оказываются не теми, за кого мы их принимаем. Полбеды, если фальшивым оказывается имя, хуже, если таковым окажется сам человек. Хотя имя очень меняет личность. Вам никогда не приходилось испытывать этого?

Фролов решал: как следует ему принять эти откровения? Проще всего было бы отнести все сказанное к грубой провокации и не мешкая послать Красовского к чертовой матери. Но ведь он может обидеться и уйти, как найдешь его потом! А он нужен, очень нужен… К тому же Фролов чувствовал: этот человек растерян и подавлен, нельзя оскорблять его сейчас.

– Зачем вы мне все это сказали? – спросил Фролов.

– А некому больше. – Миронов тяжело опустился в кресло. – Знаете, Василий Борисович, я и сам себе напоминаю сейчас грубо сработанный империал, с которого в самый неподходящий момент слезла фальшивая позолота. Потому и плачусь вам в жилетку, так как вы – единственный порядочный человек…

– И комплименты ваши, и обвинения явно преувеличены, но – допустим, – Фролов без тени улыбки посмотрел на Миронова, – однако все остальное… О том, что вы – профессиональный игрок, я догадывался, понаблюдав за вами в казино. Не в моих правилах вмешиваться в чужие дела, и все же… Вам нужна помощь?

– Нет, Василий Борисович. Спасибо, но – нет. – Миронов покачал головой, улыбнулся. – Жизнь приучила меня рассчитывать на себя, и только. Я мог бы рассказать вам, как способный и восторженный мальчик из старой дворянской семьи превратился в профессионального шулера, взломщика и прочее в том же духе. История сама по себе поучительная, но дело не в том. В другом дело: устоявшиеся мои убеждения – пусть дурны они и порочны – вдруг дали трещину. Я приехал в Севастополь полный надежд и планов, догадаться о них не составит труда. Но все пошло вкривь и вкось. Потому что полковник Татищев отвел мне в своих игрищах некую малопочтенную, надо сказать, роль. Видит бог, я умею играть и играю во все игры, кроме одной – политики! Слишком велики здесь ставки, можно и голову на кон положить. А меня вынуждают!

Миронов пил то коньяк, то шампанское и быстро хмелел.

– Вы не ребенок, должны были понимать, что на нейтральной полосе отсидеться нельзя, – глядя, как Миронов посасывает дольку лимона, сказал Фролов. – Теперь мне ясно, почему вы начали с аналогии между рулеткой и жизнью. Но что же дальше?

– Дальше то, что я вам уже сказал. Выбор сделан, – быстро ответил Миронов.

– Но полковник Татищев – он-то, видимо, не захочет согласиться с вашим выходом из игры.

– Полковник Татищев! – презрительно поморщился Миронов. – Доказать сему господину, что даже последний шулер может иметь понятие о чести, невозможно, значит, выход один: возможно быстрее с ним расстаться. Отобрав мой польский паспорт, полковник наивно решил, что приковал меня к вертепу, когда-то гордо называвшемуся Севастополем. Но… – Миронов поставил на стол рюмку и легким, едва уловимым жестом фокусника выхватил из кармана несколько тонких разноцветных книжиц, развернул их веером, – но чем хуже польского вот эти паспорта – английский, румынский, французский?

– Однако! – Фролов, не выдержав, рассмеялся. – Я вижу, вы человек весьма и весьма предусмотрительный.

– Положение обязывает. – Миронов сунул паспорта в карман. – Завтра я сяду на пароход и уже как французский гражданин сделаю полковнику Татищеву последнее адье!

Возбужденный шепот пронесся по веранде, на смену ему пришла почтительная тишина. Метрдотель сопровождал к отдельному кабинету через веранду весьма примечательную пару – знаменитую Плевицкую и входящего в известность молоденького, небольшого росточка генерала Скоблина.

Рассеянно улыбаясь, певица отвечала на приветствия поклоном головы. Скоблин, вышагивающий рядом с ней, был полон петушиной бойкости и, заметив, что Плевицкая приветствует кого-то из знакомых, тоже обращал быстрый взор в ту сторону. Похоже, он был очень горд своей ролью спасителя «русского соловья».

Певица и генерал скрылись в кабинете.

…Фролову уже порядком поднадоела вся эта игра с Мироновым, он понял, что ее можно заканчивать.

– Как вы себя чувствуете, граф? – спросил он.

– Прекрасно! – буркнул Миронов. Расплескивая, налил в рюмки коньяк. – Предлагаю выпить!

– Нет! – отстранил свою рюмку Фролов и с прорвавшимся раздражением сказал: – С меня уже довольно. Да и вы, похоже, сильно пьяны. Вам бы прохладиться!

– Вы так думаете? Ну что ж… – Пьяно ухмыляясь, Миронов встал из-за стола. – Честь имею, господин Федотов!