Многое в сюжете было известно и знакомо. Но Пек рассказывал о событиях так, что все видели их по-новому. Словно через выпуклую линзу или разноцветные стекла: то апельсиновые, словно вечернее солнце или волосы незнакомой девочки; то бледно-зелёные, как лунное небо; то бирюзовые, как даль залива; то изумрудные, как пласты морской воды, сквозь которые легко разглядеть со скалы поросшие водорослями камни, полупрозрачных ленивых медуз, деловитых крабов, серебристых ставрид и снующих в подводной чаще морских коньков…

Все узнавали себя, друг друга и многих жителей посёлка. И никто не спорил. Пек про всех написал без обид. Лишь Кранец в конце чтения вдруг сказал:

— Неправильно это…

— Что неправильно? — испугался Пек.

— Не визжал я и не вопил «милая тётечка, прости, больше не буду!» Я орал «отцепись, ведьма, а то пожалеешь!» А потом лягнул её и выскочил в окно… И глаза не были мокрые…

Пек оглядел слушателей. Все помнили, как оно происходило на самом деле, и… все равно были на стороне Кранца.

И Пек признал:

— Да, здесь я увлёкся и допустил авторский ляп. Прошу прощения… Сейчас… Он тут же сделал поправки на экране ноутбука, и жалобные слезливые крики Кранца превратились в гневные угрозы.

— Так правильно?

— Да… — улыбнулся надутыми губами Кранец. И остальные сказали, что «да»…

Потом все пошли купаться. Только Женя осталась дома, помогать маме со всякими маринадами, да Славка исчезла. Ускользнула незаметно, даже Галке ничего не сказала…

Теперь, когда не стало крейсера, можно было не тащиться в Кривую бухту, а купаться у посёлка, под обрывами. И компания двинулась к ближнему спуску.

С высоты видны были рассыпанные по заливу баркасы, шаланды и катера. Никто больше не чинил запретов рыбачьим бригадам.

Носились чайки, веял ощутимый ветерок с веста, смягчал жару.

На мысу, несмотря на яркий день, мигал маяк: Наверно, смотритель дед Казимир и бабка Лизавета проверяли аппаратуру.

Случилось так, что Марко и Пек оказались позади всех. Шли рядом. Пек повздыхал, глянул искоса и спросил:

— Ну… а что скажешь-то?

— О чем?

— Ну… о том, что я прочитал.

— Тебе же все сказали, что замечательно…

— Одно дело все, а другое — ты. Самый опытный читатель…

— Я тоже… По-моему ты Диккенс и Александр Грин вместе взятые… Одно только плохо…

— Что? — опять испугался Пек.

— То, что повесть лишь в ноутбуке. Только у тебя. Надо, чтобы она была у всех…

— У меня есть мини-принтер, но в нем кончилась краска. Вот раздобуду и сделаю распечатку. А потом пойду на почту, размножу на ксероксе. И подарю каждому… А Пиксель и Топка пускай сделают иллюстрации…

— Да! Только распишись на каждом экземпляре. Когда станешь нобелевским лауреатом, все будут гордиться твоими автографами. Показывать детям и внукам.

Пек пообещал:

— Вот как стукну меж лопаток, чтобы не молол языком… И чтобы не горбился. А то опять начал сутулиться, как бабка Лександра. Это что, от груза пережитых печалей?

Марко не хотел о печалях. Он хихикнул:

— Не надо, я больше не буду…

И оба разом вспомнили Кранца.

— Да, Ефим Левада сделал мне правильное замечание, — признался Пек. — Нельзя ради голого реализма жертвовать достоинством персонажа. И его внутренней сутью.

— Потому что бывает одна правда снаружи, а другая внутри. Та, которая внутри, главнее. Да?

— Именно так, дорогой мой Марко Поло. Ты мудр… Даже несгибаемый Икира подтвердил бы, что Кранец нрав…

— Жаль, что его не было сегодня. Все слушали, а он… Пек, ты почитай потом ещё раз, когда он приедет! И он послушает, и ещё ребят позовём. И те, кто уже слышали, придут снова…

— Я почитаю… Всякий автор мечтает о популярности в читательской среде. Надо привыкать к всемирной известности…

— А все-таки жаль, что Икиры нет сегодня, — повторил Марко.

Пек замедлил шаги. И вдруг сказал:

— Марко, это я виноват…

— Ты?! Почему?

— Пора признаваться… Это я устроил, чтобы Икира с матерью уехал в Казанкой…

— Как это… устроил? — Марко тоже придержал шаги.

— Так… С печенью не было ничего серьёзного, небольшой приступ. Но я попросил доктора Канторовича, чтобы он уговорил её лечь в больницу…

— Но зачем?! Если ей это было не надо!..

— Чтобы Икира исчез из Фонарей…

— Ничего не понимаю, — обиделся Марко. — Зачем?

— Потому что я стал бояться, — глядя под ноги, сказал Пек.

Марко ощутил позвоночником холодок.

— Пек… чего бояться-то?

— Дело в том, что слишком предсказуемым сделался сюжет… Понимаешь меня?

— Нет, — раздражённо сказал Марко.

Пек положил ему руку на плечо.

— Не злись…

— Я не злюсь, но…

— Видишь, я начал писать повесть, и ожидалось в ней много интересного. Древние места, всякие события, характеры, опасности… Но вдруг стало казаться, что про все это я где-то уже читал. Или слышал… Приморские земли, военные споры, тупость взрослых агрессоров, опасности, дружба ребят, которая помогает им в трудные моменты. И среди этих ребят — самый ясный, каждым своим нервом отрицающий неправду и живущий солнечным светом… Понимаешь, Марко, всегда оказывалось, что такие мальчики обречены.

Марко ахнул про себя, но спросил шёпотом:

— Почему?

— Потому что не боятся… или почти не боятся смерти. Считают, что в любом случае они — частичка этого мира. Один из его лучей. А если и боятся, то все равно… кидаются первыми, чтобы защитить друзей, правду, маму, свободу… и ловят пулю… Я даже стал видеть сны…

— Белая улица и рана в плече? — хрипловато спросил Марко.

— Ну вот… Значит, и ты?

Марко молча кивнул.

Пек нервно сказал:

— Теперь понимаешь… Значит, это и правда могло случиться. И что потом? Толпа у церкви, слезы, венки с вплетённой в хвою травкой-икирой… Обещания: «Мы отомстим»… Ракушечный обелиск над морем. Легенды про смелого солнечного мальчика. И как в старой повести о храбрых ребятах:

Летят самолёты — привет Мальчишу, Плывут пароходы — салют Мальчишу…

А теперь смотри. То, что здесь происходило, было моей повестью. Ну, в какой-то степени… Так мне казалось… Будто я отвечаю за сюжет. Разве я мог допустить такой конец? Чтобы обелиск и салюты-приветы с неба и с моря… Я решил убрать этого мальчика подальше, пока не кончу писать. Икира-то нам нужен живой…