— Он выдающийся, да, Миллат? Наша надежда и опора.

— Да, — уныло отозвался Миллат. — Согласен. Хотя, по мне, меньше слов, больше дела. Кругом полно неверных.

Мо живо кивнул.

— Точно, брат. В этом плане мы с тобой одного поля ягоды. Слышал я, тут есть еще кое-кто, — понизив голос, зашептал Мо Миллату на ухо мокрыми толстыми губами, — и они тоже рвутся в атаку. Хотят действовать без промедления. Брат Хифан говорил со мной насчет тридцать первого декабря. А еще брат Шива и брат Тайрон…

— Да-да, я в курсе. Они — ядро, горячее сердце КЕВИНа.

— И они знаешь что сказали? Что ты знаком с тем человеком — ну, с ученым. На хорошем счету у него. Говорят, ты с ним дружишь.

— Дружил. Раньше.

— Брат Хифан говорит, что у тебя есть входные билеты, что ты организуешь…

— Тсс, — раздраженно прошипел Миллат. — Не ори на всю округу. Хочешь в центр, придержи язык.

И он оглядел Мо. Тот умудрился превратить свою куртку-пижаму в расклешенный комбинезон, как у Элвиса в конце семидесятых, а огромный живот по-дружески свалил Миллату на колено.

Миллат спросил его в лоб:

— Тебе не кажется, что ты уже староват?

— Наглый молокосос! Да я силен как бык.

— Знаешь, сила для нас не главное, — тут Миллат выразительно постучал пальцем по лбу, — требуется кое-что вот здесь, повыше. Для начала мы должны осторожно пробраться в зал. В первый же день. Тихо, как мыши.

Мо высморкался в руку.

— Я умею быть осторожным.

— Тогда держи язык за зубами.

— И третье, — прервал их брат Ибрагим ад-Дин Шукраллах, внезапно повышая голос, отчего микрофон стал фонить, — третье, что они попытаются сделать — уверить вас в том, что это человеческий разум, а не Аллах, всесилен, бесконечен, всемогущ. И что наш ум дан нам не для прославления Создателя, а для того, чтобы сравняться с Ним и даже стать выше Его! Тут мы подходим к самому серьезному вопросу сегодняшнего собрания. Здесь, в нашем с вами Бренте, находится величайший злодей, богоотступник. Вы не поверите своим ушам, братья, когда услышите, что среди нас есть человек, который возомнил, будто может усовершенствовать творения Аллаха. Он намерен изменить, отрегулировать, скорректировать закон природы. Он возьмет животное — божью тварь — и произведет изменения. В итоге получится новое существо, которое кроме как омерзительным не назовешь. А когда он разделается с маленькой мышкой, братья, когда он с ней покончит, он перейдет к овцам, кошкам и собакам. И разве это беззаконное общество станет мешать ему, если однажды он задумает создать человека? Этот мужчина порожден не женщиной, а единственно человеческим умом! И он еще говорит, что это медицина… Нет, КЕВИН не против медицины. В наших рядах, братья, много врачей. Не дайте себя обмануть, одурачить, ввести в заблуждение. Это не медицина. И я обращаюсь к вам с вопросом, братья КЕВИН: кто пожертвует собой и помешает этому человеку? Кто от имени Создателя восстанет в одиночку и докажет этим усовершенствователям, что законы Создателя по-прежнему справедливы и непреложны? Подобные модернисты, циники, ориенталисты изо всех сил станут убеждать вас, что нет больше веры, что наша история, культура, наш мир остались в прошлом. Так думает этот ученый. Потому-то он так самонадеян. Но совсем скоро он поймет, что в действительности означают «последние дни». Итак, кто решится доказать ему…

— За зубами, понимаю-понимаю, — сказал Мо Миллату, как в шпионских фильмах: не поворачивая головы.

Миллат огляделся и, перехватив взгляд Хифана, выразительно посмотрел на Шиву, тот послал глазами сигнал Абдул-Джимми, Абдул-Колину, Тайрону и другим ребятам из килбурнской шайки, которые, как стюарды, стояли у стен в условленных местах. Хифан снова взглянул на Миллата, а потом на комнату в глубине зала. Осторожное движение началось.

— Что-то происходит? — зашептал Мо, заметив пробирающихся сквозь толпу людей с зелеными, как у стюардов, поясами.

— Пойдем в штаб, — сказал ему Миллат.

* * *

— Так вот, я думаю, главное здесь — подойти к вопросу с двух сторон. Конечно, мы имеем дело с откровенной лабораторной пыткой, и мы можем тут набрать очки. Однако основные наши силы должны быть брошены на борьбу с получением патента. Это даст максимальный эффект. Если мы развернем нашу деятельность именно в данном аспекте, нас наверняка поддержит ряд групп — Национальная ассоциация производителей зерна, Организация по защите прав живых существ и прочие, Криспин с ними связался. Да, раньше мы не уделяли этому направлению пристального внимания, но оно безусловно стало ключевым. Думаю, Криспин сейчас расскажет нам об этом подробнее. А пока мне хотелось бы подчеркнуть, что на нашей стороне общественное мнение. Я говорю о недавних публикациях в прессе — даже таблоиды играют нам на руку… Патентование живых существ вызвало огромную волну недовольства. По-моему, людям от подобной мысли очень неуютно, и именно на этом мы должны сыграть. Представляете, какая масштабная развернется кампания, если ФАТУМ…

Ах, Джоэли. Джоэли, Джоэли, Джоэли. Джошуа знал, что надо слушать, но любоваться было гораздо приятнее. Любоваться Джоэли было истинным удовольствием. Вот она сидит (на столе, задрав колени к подбородку), кокетливо поглядывает в свои записи, а когда говорит, воздух со свистом проходит через щербинку между передними зубами; одной рукой она то и дело заправляет за ухо непокорную светлую прядь, а другой постукивает в такт словам по своему тяжелому армейскому ботинку. За исключением цвета волос, она очень похожа на его мать в молодости: те же пухлые английские губы, вздернутый нос, ореховые глазищи. Однако это лицо, само по себе притягательное, было не более чем декорацией, дополнявшей самое роскошное в мире тело. Удлиненные очертания, мускулистые бедра, мягкий живот, груди, отродясь не знавшие лифчика, но вызывавшие восторг, и наконец, попка, платонический идеал английской филейной части, плоская, но округлая, широкая, но манящая. Плюс Джоэли умна. Предана своему делу. Презирает его отца. На десять лет старше (что сулило Джошуа море сексуальных изысков без нудных уговоров и отнекиваний в разгар свидания). Плюс она самая чудесная из встреченных им женщин. О, Джоэли!

— Как мне кажется, мы должны внушить людям, что подобный прецедент недопустим. Конечно, аргумент вроде «а что дальше?» — я понимаю Кенни — как будто слишком элементарен, чтобы к нему прибегать, но я возражаю, я думаю, это необходимо, и мы через минуту проведем голосование. Ты не против, Кенни? Я могу продолжать? Хорошо. На чем я остановилась?.. Прецедент… Сама идея того, что подопытное животное принадлежит группе лиц, то есть это уже не кот, а изобретение, имеющее характеристики кота, — очень хитрый, опасный ход, он приведет к парализации деятельности обществ, борющихся за права животных, а это рисует нам пугающие перспективы. Ммм… передаю слово Криспину, он кое-что добавит к моим словам.

Но Джоэли была замужем за Криспином. Гадство. А еще кошмарнее то, что брак этот был по любви — истинный духовный и политический союз. Фан-черт-тастика. Хуже того, для членов ФАТУМа их единство служило чем-то вроде космогонии, мифа о начале начал, лаконично демонстрирующего, кем могут и должны являться люди, откуда пошла их группировка и к чему она стремится. Джоэли и Криспин не одобряли идею лидерства и идолопоклонства, что не мешало всем остальным их боготворить. Эта пара была неразлучна. Когда Джошуа только-только вошел в ФАТУМ, он пытался навести справки, выяснить, есть ли у него хоть малейшие шансы. Так ли крепок их союз? Не разведет ли их суровая идейная жизнь? И думать забудь. За кружкой пива в «Пятнистой собаке» два бывалых активиста — псих по имени Кенни, бывший почтовый служащий, на глазах у которого отец убил любимого щенка, и Падди, чувствительный голубятник и собиратель кукол, — выложили ему неутешительную историю.