– Вы очистили его от этой страшной негативности своим дыханием и светом своих глаз. Мы видели это собственными глазами, пилот. Видели, как вы переписали эту ужасную программу.

– Но Джанегг сам исцелился. Я только сыграл ему мелодию.

Харра, приложив руку к чайнику, устремила на него долгий взгляд.

– “Человек, не знающий страха, который исцелит живых”.

Данло улыбнулся при мысли о том, что Харра и другие Архитекторы могут видеть в нем исполнителя их древнего пророчества, но тут же посерьезнел.

– Я никого не исцелил. Старейшина Джанегг мертв.

– Мы думаем, что вы человек редкий и необыкновенный.

– Да нет же, я только…

– И какие замечательные вещи вы совершаете! Кто бы мог подумать, что вы наденете на себя священный шлем и найдете дорогу в наш Храм?

– Но разве шлем лежит на алтаре не для того, чтобы гости могли присутствовать на вашей контактной церемонии?

– Да, это так. Но мы еще ни разу не принимали у себя наманов.

– Даже наманы, – улыбнулся Данло, – умеют находить дорогу в кибернетических пространствах.

– Известные нам прежде наманы этого не умели. И даже дети Церкви долго обучаются протоколу контакта с компьютером.

– Но я – дитя звезд. Я пилот легкого корабля, а у пилотов вся жизнь проходит в контакте с компьютером.

– И вам знакомы все степени воспроизведения?

– Больше, чем кому-либо в Ордене, исключая цефиков.

Харра отпила еще глоток и вздохнула.

– Некоторые скажут, что мы должны были убедиться в этом, прежде чем предоставлять вам священный шлем.

– Например, Бертрам Джаспари?

Харра кивнула.

– Найдутся такие, которые скажут, что наману нельзя даже смотреть на священный шлем, а уж тем более надевать его на себя.

– Мне очень жаль.

– Нет. Это наша оплошность. Нам не приходило в голову, что вы вдруг воспроизведетесь в контактном зале.

– Вы хотите сказать – в виртуальном контактном зале?

Харра снова кивнула.

– Чуть ли не весь Таннахилл присутствовал в этом зале вместе с вами, пилот. Сто миллиардов Достойных видели, как вы преклоняете колени перед вечным компьютером Эде в вашей черной пилотской форме.

Точно ворон в стае китикеша, подумал Данло, вспомнив, как стоял на коленях среди всех этих мужчин и женщин в безупречно белых кимоно.

– Но я видел всего несколько тысяч молящихся, – сказал он.

– Это один из парадоксов воспроизведения, не так ли, пилот? – улыбнулась Харра.

– Да, наверное.

Они закончили завтракать. Харра прочла благодарственную молитву за ниспосланную им пищу, встала и прошлась по комнате. Казалось, что жизненная энергия переполняет ее, как птицу – и она, как птичка колибри, порхала с места на место, поправляя зеркало на стене, ощипывая сухие листья с комнатных растений, трогая лицо статуи Николоса Дару Эде.

Данло нравилось наблюдать за ней, нравилось изящество, которое она вкладывала во все свои движения, а еще больше – то, что она непрерывно осознавала себя как реализацию крохотной частицы Программы, написанной Богом для вселенной. Это сознание окрашивало все, что она делала. До того, как стать Святой Иви, она была эталоном секты юриддиков и верила, что жить следует строго по программам, изложенным в “Схемах”. Но она подчинялась этим правилам не слепо, как мог бы подчиняться ивиомил. Ее побуждали соблюдать их не фундаментализм и не страх, а скорее благоговение перед жизнью.

Весь Архитекторский порядок ее бытия: пища, которую она ела и от которой воздерживалась, ее молитвы, ее слова и мысли, ее сношения со своим мужем – каждая деталь ее жизни должна была отражать ее любовь к Богу. Идеал эдеизма состоит в том, чтобы привносить Бога во все жизненные моменты и видеть бесконечный лик Эде в таких конечных вещах, как цветок или, скажем, пластмассовая чашка. В то время как ивиомилы и даже многие юриддики ценили “Схемы” только за то, что те указывают человеку благополучный способ существования во вселенной, полной самой поразительной техники, Харра поклонялась “Схемам” ради них самих. Каждая “схема”, каждая молитва перед контактом или ритуальная формула, произносимая при рождении внуков, были для нее символическими жестами, дающими ей возможность сознавать Бога еще полнее. Все религиозные предметы в ее комнате, от образника и статуэток Эде до священного шлема, были священной кибернетикой, предписываемой “Схемами” всем Достойным.

Каждая отдельная “схема” и каждое физическое воплощение идеалов “Схем” служили ей точкой контакта с божественным.

Харра жила в надежде, что ее народ взирает на Программу Эде для человека так же, как они взирает на таинственный лик Эде на дальней стене: с послушанием, с благодарностью, с верой и прежде всего с благоговейным изумлением.

– Мы прожили долгую жизнь, – задумчиво сказала Харра, возвращаясь к столу и Садясь. – И видели много странных и чудесных вещей. Но самым странным, на наш взгляд, было явление со звезд пилота по имени Данло ви Соли Рингесс, ищущего центр вселенной.

.– Я ищу не только его.

– Да, конечно, – еще лекарство от Чумы, которую вы называете медленным злом. Но мы боимся, что здесь вы его не найдете.

Данло молчал, глядя на свое черное пилотское кольцо.

– Не думаем мы также, что вы найдете на Таннахилле своего отца.

– Я не говорил, что ищу отца.

– Нет, не говорили. – Старое лицо Харры озарилось добротой. – Да вам и не нужно было. Выслушав рассказ воинапоэта и посмотрев на вас, мы заключили, что вы все-таки ищете этого человека – если он по-прежнему человек.

– Я… никогда не знал его.

– Тот, кто ищет своего отца, ищет себя. Кто вы, Данло ви Соли Рингесс? Мы все хотели бы это знать.

Данло снова промолчал, глядя в окно на океан.

– Что ж, – вздохнула Харра, – может быть, нам тогда лучше обсудить то, что вы ищете как посол своего Ордена. И как эмиссар нараинов.

– Я ищу только мира. Неужели найти его нет никакой возможности?

– Мы Тоже ищем мирного решения проблемы еретиков.

– Правда?

Харра, отпив глоток мятного чая, медленно кивнула.

– Но другие цели вашего Ордена осуществить, возможно, будет труднее.

– Я только пилот. – Данло взял чашку теплого чая, налитую ему Харрой. – Я клялся только найти Таннахилл – ничего более. Возможно, мне следует вернуться к правителям моего Ордена, чтобы они направили к вам настоящего посла.

– Может быть, и так – со временем. Но сейчас у меня в доме гостите вы, а не кто-то другой. Вы, а не другой, излечили старейшину Джанегга – светом своих глаз, пилот, и своим чудесным дыханием.