За современным микрорайоном — современный путепровод. По длинному мосту автострада пересекает широкую балку, где в зелени кустов и деревьев притаилась Малина Микэ — Малая Малина — единственный район города, по облику напоминающий городишки средней полосы. Раньше у железнодорожного вокзала была еще Большая Малина, но ее полностью снесли после землетрясения 1977 года. Справа от путепровода раскинулся еще один большой парк с озером внизу — знаменитая в свое время Долина Роз. Когда-то нас, школьников, возили на ленинский субботник убирать его. Он тоже в упадке. Въезжаем в старый город и, объезжая центр, направляемся к госпиталю Министерства внутренних дел.

С двумя операми выбираемся из машины и входим в вестибюль. По его периметру копошатся выздоравливающие. Кто сидит, кто ковыляет на костылях. С моим появлением как всколыхнуло их, прошел по углам ропот. Гляжу, собираются. Соображаю, как бы я не перефорсил. Я же в приднестровской форме, с красно-зеленым флагом на груди. Если она у них с чем-нибудь и ассоциируется, так это с их простреленными задницами и переломанными ногами. Облагодетельствованный мною опер быстро спрашивает по-молдавски, кого надо. Раненые продолжают собираться, с видом не очень дружелюбным. Опер, чтобы не упустить инициативу, что-то продолжает им говорить. С пятого на десятое понимаю: о том, что мы — объединенная миротворческая комендатура, и просит вызвать их старшего. Вроде успокоились, но не расходятся, ждут. Кто же у них авторитет? Если из непримиримых, придется в темпе уносить ноги.

И тут на костылях из коридора выползает старый знакомый по перемирию, визитам в баню и культурному обмену «Тигиной» — старлей, командир роты ОПОНа с Кавриаго. Он смотрит на меня, узнает и улыбается, слабо машет рукой. Полуобернувшись, кидает пару слов своим, что все нормально, мол, можно расходиться. Отзывает меня к окну. Обмениваемся рукопожатием, и он говорит, что рад видеть меня живым. Смущенно начинает рассказывать, что, когда они увидели, как приднестровская группа попала в засаду, сами были в шоке. Отвечаю ему, что знаю: он и его ОПОН здесь были ни при чем, и не хочу сейчас об этом говорить, приехал сугубо по службе. Предъявляю свое удостоверение, и старлей сосредоточенно разглядывает выданный Бордюжей бумажный вкладыш. Объясняю, что расследуем мародерства в Бендерах, в том числе совершенные в районе ГОПа и «шестерки», называю адреса, по которым поступили заявления о хищениях имущества, спрашиваю, знает ли и может ли он сказать об этом что-нибудь.

Старлей кивает. Отвечает, что взломами, кражами и вывозом имущества занимались временно находившиеся на его участке, между «шестеркой» и ГОПом, волонтеры, по существу настоящие бандиты, костяк которых составляли жители Хаджимуса, молдавского села к югу от Бендер. Он препятствовал мародерам, насколько мог. На вопросы о гопниках отмалчивается, но, чувствуется, не одобряет. Сказал только, что разброд в ГОПе был большой, вплоть до того, что в июле часть городских полицейских из горотдела полиции ушла, не желая принимать участия в дальнейших действиях. Гусляков с командованием не справился, его замы видели обстановку по-разному и отдавали распоряжения кто во что горазд. А Гэмурара, командира бригады ОПОН, на всех не хватало. Он и так был по горло занят своей бригадой. Спрашиваю, помнит ли он кого-нибудь конкретно из мародеров. Полицейских он, конечно, не называет. Но по волонтерам отвечает: «Да, помню». Оказывается, его люди, хотя и не могли мародерам помешать, по его приказу записывали всех: кто, когда и куда лазил — и этот список у него сохранился! Говорит, что готов подтвердить все письменно и сейчас отдаст его мне. Вот это да! Милиция старой школы, даже изуродованная националистами, это все же старая добрая милиция! Такой удачи и ждать было нельзя! Старлей ковыляет в свою палату за списком.

Наскоро допросив старлея, чтобы не заставлять его долго стоять (по всему видно, что досталось ему здорово), получив уникальный список мародеров, выхожу с опером обратно к машине. Все это время он добросовестно стоял рядом со мной в фойе на дипломатичном расстоянии, чтобы никто не мешал беседе и в то же время он сам не слышал ее. Не хочет ни мешать, ни попасть перед своими в двусмысленное положение. Это я оценил. Хороший парень. Теперь двигаем по его делам. Ему к семье хотя бы на полчаса надо.

Подруливаем к указанному опером дому, он выходит, а остальные настраиваются долго ждать. Семья есть семья, особенно в наше время. Миротворцы — с оружием, шляться по городу не могут. И бросать их в машине одних тоже не с руки. Послали водителя за мороженым для всех и ждем. Но опер дома и часа не пробыл. Минут тридцать, от силы сорок, может быть. Спешит к нам, бежит! Вот дурень, мы бы и дольше подождали! Вообще, если в целом о народе говорить, то для многих молдаван характерны такие добросовестность и пунктуальность. Ваня Сырбу и Оглиндэ были точно такие же. Интересно, где теперь Виорел? Вряд ли он успел вернуться к себе в Чимишлийский район. Он человек рассудительный, подождет сначала, окончательно ли все успокоилось. Эх, черт! Проклятое расформирование обрубило все связи! Где теперь его, Али-Пашу и многих других искать?

Быстро кружим по городу, исполняя другие полицейские поручения. Кому домой денег завезти, от чьей-то жены посылку с чистым бельем принять… Проезжая по центру, вижу свой прежний дом. Перед въездом во двор престижной многоэтажки появилась будка с полицейским. Многие жильцы элитного дома сменились. Уже давненько в занимающую целое крыло квартиру первого этажа въехала семья министра транспорта Молдовы. Этот министр с простой русской фамилией Козлов удачно приспособился к новому режиму, безотказно собирая для националистов любое количество транспорта, чтобы банды волонтеров могли организованно выехать в любую точку республики на погром. Сам он, разумеется, ни в чем не был виновен, ни к чему не причастен и становился все крепче и богаче. Но будка с полицейским, на всякий случай, понадобилась. Очевидно, новопоселенцы волосками внизу спины чувствуют большую к ним народную любовь, а самим себе — подлинную цену.

Из центра наш путь лежит в микрорайон Боюканы и пригородное село со смешным для русского уха названием Дурлешты. На Боюканах по-прежнему живут мои однокашники и знакомые, но сейчас не время для встреч. Возвращаясь, проезжаем мимо кинотеатра «Флакэра» вниз и выезжаем на транспортное кольцо в конце центрального проспекта. В недавнем прошлом он носил имя Ленина, а теперь называется бульваром Штефана чел Маре. В принципе, новое название проспекту вполне подходит. Он ухоженный, зеленый, и памятник господарю Молдовы Штефану стоит как раз на нем, на углу парка Пушкина и центральной площади. Но параллельная проспекту улица Искры теперь «страда Букурешти», то есть Бухарестская улица. И это название улице совсем не к лицу. Если бы так назвали дорогу или шоссе, ведущее в сторону Румынии, — нет вопросов. Но почему это название получила одна из центральных улиц? Риторический вопрос. Именно потому, что новым властям Молдовы надо было влепить его на самое видное место, как занозу в глаз. Еще двадцать седьмого августа девяносто первого года, в день провозглашения независимости Республики Молдова, под рев толпы на центральной площади Кишинева в качестве гимна нового независимого государства был принят румынский гимн «Пробудись, румын». И в тот же день президент Мирча Снегур в интервью газете «Ле Фигаро» заявил, что сначала будут существовать два румынских государства, но это не будет долго продолжаться. И независимость Молдавии является для него этапом, а не целью.