Первую же роль пришлось у нее отнять — она ничего не знала и несла какую-то околесицу на непонятном, косноязычном наречии.

Хотя тембр голоса был очень приятный, волнующий…

Нечего было и думать выпустить ее на сцену! Среди театралов Нижнего был сам губернатор Гриневич — да он разогнал бы труппу, кабы увидал эту «богиню» на сцене!

Вся труппа враз ее возненавидела. А я… я возненавидел себя.

Несмотря на отталкивающие манеры, несмотря на полную, воинствующую бесталанность, она продолжала привлекать меня как женщина. Словно бы все долгие годы верности памяти жены, а потом долгие годы беспорядочных, мимолетных, суетливых связей сейчас норовили отомстить мне. Передо мной появилась та женщина, о которой я тайно мечтал… но я бы перестал себя уважать и снискал бы презрение в глазах дорогих мне людей, если б хотя бы намекнул ей о своем чувстве, если бы дал ему волю…

Мое презрение к Серафиме Георгиевне и к себе самому еще усугубилось, когда стала известна история ее появления в нашем городе.

Тихонов, разумеется, был женат, но жена его была болезненной, замкнутой женщиной, которая почти не показывалась в обществе. Детей у них не было. Инженер не отказывал себе в удовольствии погулять на стороне. С Серафимой Георгиевной он встретился в Петербурге — и сразу потерял голову. Открыто привезти в Нижний, город не слишком-то большой, где все так называемые светские люди друг друга знают, свою содержанку было неудобно: начнутся слухи, сплетни, не миновать семейных осложнений. Скандалов он боялся, вот и решил пристроить свою пассию в театр, в нашу труппу, которую он может посещать в любое время. Притом он снял ей квартиру — известно было даже где: в 1-м Ильинском переулке, недалеко от Новой площади, в укромном уголке, куда мог приходить незамеченным.

Невозможно описать, как были мы все возмущены! Такого издевательства мы не могли снести и твердо решили исключить даму из труппы. Написали соответствующее постановление за всеми нашими подписями — и отправили Тихонову.

Товарищи подзуживали меня лично, в глаза объявить о нашем решении Серафиме Георгиевне.

— Это собьет с нее спесь! — злорадно твердили они.

Но мне равно неприятны были и ее попытки сделаться актрисой спекулянтским путем, и эти подзуживания. Впрочем, в глубине души я знал: если она попросит меня отменить решение труппы, я его отменю. Я просто боялся той власти, которую она имела надо мной, сама о том не ведая.

А может быть, ведая?.. Мысль о том, что она может догадаться о моей страсти, казалась мне страшно унизительной. А я был самолюбив, и не без оснований.

Словом, я и жаждал видеть Серафиму Георгиевну, и дорого бы дал, чтобы никогда более с ней не видеться. Именно поэтому я малодушно отправил Тихонову наше послание и стал не без трепета ждать развязки.

И она не замедлила наступить.

На другое же утро в театр ворвался чрезвычайно рассерженный Тихонов.

— Как вы осмелились исключить такую талантливую актрису?! Да среди вас никто даже сравниться с ней не может! Что вы-то из себя представляете? Гамлет несчастный! — это с особым презрением адресовалось почему-то мне. — Никогда полных сборов не можете сделать! А она бы помогла вашей труппе выкарабкаться! — И снова и снова, и опять и опять, и на все лады: да как вы могли, да что вы сделали, да кто вы такие?!

Я еле сдерживался. Хотелось ответить этому самодуру словами Несчастливцева из «Леса» Островского: «Мы артисты, благородные артисты!» Хотелось добавить своими словами все, что я о нем думаю. Но я не смел — ведь это значило погубить все дело, всех нас, и труппу, и театр.

Тихонов продолжал бушевать:

— Если вы завтра не извинитесь перед Серафимой Георгиевной, если она не примет ваши извинения и не пожелает снова войти в труппу, то можете считать, что правление отказало вам в продлении сезона! Вам придется освободить помещение!

Мы были словно громом поражены. Что делать? Неужели идти к этой ничтожной дамочке с извинениями и снова выпустить ее на сцену, которую она оскверняла своей бездарностью?

Нет, это невозможно. Должен же быть выход!

Но в чем он?!

Надо жаловаться… но кому, кто властен над Тихоновым? Директор Сормовских заводов? Городской голова? Губернатор? Из них театралом был только губернатор Гриневич, но, по слухам, от нашей игры и нашего репертуара он был не в восторге…

Не решив, где искать выход, не закончив репетиции, мы разошлись.

На другой день спектакля не было — в городском собрании назначен был благотворительный вечер с танцами. Чтобы несколько отвлечься и развеяться, я пошел туда.

Наши дни

Лишь мгновение полюбовавшись на свою весьма сосредоточенную физиономию, Алёна снова скомкала снимок и сунула в сумку. И со всех ног припустила вслед трамваю, который в это время как раз подходил к остановке. Проворство она проявила как нельзя более кстати, потому что, вскочив в последнюю дверцу и оглянувшись через окно задней площадки, Алёна увидела, как из известного проходного двора выскочил… человек в сером пальто. Правда, даже на расстоянии было видно, что пальто теперь в грязных пятнах, черного шарфа и в помине нет, да еще человек явственно прихрамывал. Свалился он там со ступенек, что ли? Вот и хорошо, что свалился, жаль только, что поднялся!

Все время, пока трамвай шел до следующий остановки, она внимательно всматривалась в преследователя. Догнать трамвай бегом, при его-то хромоте, у него не имелось никаких шансов. Будет ловить попутку? На этом отрезке пути линия была совершенно прямая, поэтому остающаяся позади Ильинка была Алёне неплохо видна. Вроде не наблюдалось машины, которая притормозила бы, взяла пассажира — и ринулась вслед трамваю. Но это совсем не значило, что такой машины не будет через несколько минут! А потому Алёна поспешно покинула трамвай на ближайшей остановке — Маслякова — и через улицу Новую пробежала до площади Горького, а оттуда свернула мимо почтамта на людную Покровку и пошла к площади Минина, изредка оборачиваясь и, как пишут в шпионских и исторических (о деятельности всяких террористов, мятежников и прочих крамольников) романах, «проверяясь». То ли в самом деле никто за ней не следил, то ли «проверялась» Алёна бездарно, только ничего подозрительного она не обнаружила. С другой стороны, она прекрасно понимала, что сейчас следить за ней нет никакого смысла: рано или поздно все равно придет домой, а ее место жительства, понятное дело, врагам уже хорошо известно. Впрочем, база врагов ей тоже известна, так что они некоторым образом квиты. Кроме того, ей удалось сегодня причинить им некоторый вред. Вдобавок ей известны кое-какие их секреты, в том числе — главный: где находится то, что они ищут. То есть она знает не само место, но хотя бы основные ориентиры. Впрочем, ничего в этих ориентирах не понятно, но все равно — некая информация имеется. Теперь осталось решить, как этой информацией распорядиться, чтобы не последовать за ребятами, которых уже успели убить.

Следовать за ними пока не хотелось бы…