В таких условиях ломать структуры русской власти и заниматься экспериментами было глупо. Берке отменил новшества, подтвердил право князей распоряжаться их владениями, сохранил за ними даже право войны и мира. Попутно Невский замолвил слово за брата Андрея. Помыкавшись за границей, он одумался, решил вернуться на Русь. Александр простил ему авантюрный мятеж, а сейчас, пользуясь случаем, похлопотал о прощении у хана. Берке не возражал — Андрей воевал не против него, а против его врага Сартака. Как раз перед этим умер младший брат Невского Даниил, правивший в Городце и Нижнем Новгороде, его удел отдали Андрею.

Но общая перепись и поголовное обложение данью ничуть не противоречили интересам сарайских торгашей. Наоборот, окружение Берке заранее потирало руки, рассчитывало грести на этом жирный навар. Невскому подтвердили приказ обеспечить работу чиновников. Мало того, повелели распространить перепись не только на Владимирскую землю, а на Новгород… Хотя новгородцы до сих пор числили себя «свободными». Ведь монголы не побеждали и не завоевывали их. Что уж там монголы! Горожане и своих-то князей силились низвести на роль служащих, обязанных выполнять их решения. Скрипели зубами и бушевали, если Невский смирял их своевольство, заставлял повиноваться.

И вдруг — платить дань? Признать себя чьими-то «рабами»? Когда в Новгороде узнали — Александр привез из Орды решение о переписи, зашумели и забурлили. Кричали: великий князь согласился отдать их в неволю, предал. Значит, долой такого князя! «Золотые пояса» подкатились к сыну Александра, Василию. Выступи, княже, за «волюшку». У молодого княжича вскружилась голова, он вообразил себя эдаким былинным борцом за справедливость — возглавил восстание против отца. Посадник Михаил Степанович, давний соратник Невского, герой сражений со шведами и ливонцами, пробовал уговаривать народ, сдержать страсти. Поборники «свободы» убили его. Один из бояр по имени Александр сформировал собственный «полк». Боевые качества его банды были сомнительными, зато она лихо побеждала «внутренних врагов». Тех, кто считал нужным сохранять верность великому князю, вылавливали и истребляли, разносили их дома…

Но Александр Невский в такой обстановке выехал в Новгород. Без войск, без дружины, только с небольшой свитой и татарскими послами. Василий сразу перепугался, удрал в Псков. Смутьяны оробели, открыли князю ворота. Однако бесконечно прощать и миловать, поощрять тем самым мятежников, государь не намеревался. Сына изловил, лишил княжения и выслал в Суздальский край. Советников, подбивших Василия на измену, и боярина Александра с его погромщиками сурово покарал — некоторых ослепляли, другим резали носы. Тем не менее, Новгород категорически отказался платить дань. Надеялся выкрутиться, отделаться единоразовой мздой. Обхаживал татарских послов, ублажил возами дорогих товаров и денег и для них, и для хана, тем самым выражал покорность.

Наверное, покойный Батый удовлетворился бы. Но для Берке и его правительства важны были не только деньги и формальная покорность. Богатый Новгород должен был стать постоянным источником дохода. Хан повторил приказ произвести перепись. Новгородцы снова взорвались. Улицы и концы гремели и бушевали, опять были убитые посадники, утопленные в Волхове бояре, растерзанные граждане. Александр Невский трезво оценивал: это плохо кончится. Берке вышлет войско, оно опустошит Новгородскую землю, а заодно и княжества, через которые будет идти — Рязанское, Владимирское. Но была и вторая сторона медали. Отказываясь от дани, Новгород демонстративно отделялся от остальной Руси. Вы проиграли войну, вы и платите, а мы к вам не имеем отношения. Однако удержать такую независимость все равно было невозможно. Отрекаясь от общей судьбы, новгородцы покатились бы под власть немцев, шведов или Литвы…

Невский ездил к ним, убеждал, доказывал — «вы ли одни хотите противиться суду Божию»? Наконец, через своего доверенного Михаила Пинешича князь подстегнул строптивцев ложным слухом — к Новгороду уже идут татарские рати. Тут-то опомнились. Отправили послов к хану, «да отдаст им гнев свой и да исчислит землю их, якоже хощет». Берке назначил для этого своих уполномоченных, Беркая и Касачика. Но Александр подозревал, что без осложнений дело не обойдется, поехал вместе с ними. Он оказался прав. Уполномоченные везли с собой помощников, слуг, воинов, даже жен. Считали себя господами, как привыкли в других городах. Татары по-хозяйски пошли по дворам — где-то прихватили понравившуюся вещь, где-то бесцеремонно задели хозяина, где-то полезли к женщине…

Новгородцы терпеть не стали, успокоившееся было возмущение выплеснулось с новой силой. Призывали браться за оружие, изничтожить «окаянных сыроядцев». Вдобавок простонародье схлестнулось со знатью — дань брали поголовную, со всех одинаковую, и бояр обвиняли, что они предали сограждан. Им-то уплатить ничего не стоит, а каково для бедноты? Александр взял татарских уполномоченных под защиту, вывел из разошедшегося города. Но и подавлять мятеж князь не стал. Вместо этого объявил — он покидает Новгород, предоставляет его собственной судьбе. Уезжает во Владимир.

Такое известие подействовало похлеще любых угроз. Поразило людей, как громовой удар. Всех охватил ужас. Осознали, что уговоров больше не будет, и… покорились. А Невский еще и умело сыграл на мятеже. Ордынские послы не могли отойти от пережитого ужаса, не знали как благодарить князя и своих божков за избавление от гибели. В подобном состоянии они охотно восприняли совет Александра — пусть перепишут дома и едут восвояси, а дань будут собирать сами новгородцы, отправлять в Сарай через великого князя, без баскаков и ханских чиновников. У Беркая и Касачика не осталось ни малейшего желания задерживаться в Новгороде. Пришлось согласиться и хану — если он хочет получать дань с новгородцев, лучше пойти на компромисс. В результате Новгород получил льготы, каких не имел никакой другой русский город.

О 1260–1261 гг. летописец счел нужным отметить:

«Бысть тишина велика християном».

Всего два года «тишины» считались знаменательным событием, чуть ли не чудом! На Руси воцарился мир. Александр Невский и митрополит Кирилл уделяли много внимания духовному возрождению страны. Возобновилось строительство храмов. Нет, не таких красавцев, какие возводили Андрей Боголюбский или Всеволод Большое Гнездо. На это не было ни средства, ни мастеров. Кто погиб, кого угнали в Орду — ханы целенаправленно искали хороших ремесленников, строителей, архитекторов, русские мастера ценились даже в Каракоруме. Теперь церквушки рубили деревянные. Но они вставали и возносили православные кресты на месте разрушенных и сгоревших, открывались новые монастыри.

По поручению великого князя и митрополита Ростовский епископ Кирилл несколько раз ездил в Орду. Несмотря на то, что Берке был воинствующим мусульманином, он подтвердил права и неприкосновенность Русской церкви. А сам епископ был настолько обаятельным человеком, так хорошо умел рассказывать о христианстве, что племянник хана проникся верой и захотел принять крещение. Он тайно перебрался в Ростов и перешел в православие с именем Петра.

Александр Невский сумели провести через Берке важное церковное преобразование. Южный Переяславль почти исчез с лица земли, превратился в кучку лачуг посреди развалин, и в 1261 г. великий князь и митрополит выхлопотали у хана разрешение перенести резиденцию Переяславского епископа в Сарай. Епархия стала называться Сарско-Подонской. Отныне епископ являлся как бы постоянным представителем Руси в Орде, окормлял в татарской столице многочисленных русских слуг, ремесленников, невольников. Окормлял и христианское население, сохранившееся по Дону, казаков. Дальновидный шаг Александра и Кирилла связал их с Русью[149].