– Игра! – с готовностью объяснил Джор. – Ну, мы же в нее играли. Пару раз даже ты участвовал. Четыре корзины, помнишь? Но на самом деле эти корзины должны быть подвешены на столбах, и их, к тому же не четыре, а шесть. Короче – свои сложности. Это ведь не простая игра. Это тренировка магических умений, которая позволяет не только научиться держать заклинания, как говорит Гран – «на пальцах». Это еще и навык не навредить никому, колдуя. Мы, правда, будем только в следующем году играть по новым правилам, но Гантанас собирается скоро устроить показательную игру. Вроде бы кое-кто уже готовится к ней. И знаешь, что самое интересное? Эти выемки под столбы были здесь с древности! Представляешь? Те подростки, что учились здесь тысячи лет назад, тоже играли в эту игру! Ну или в похожую.

– Кто будет участвовать в этой игре? – спросил Тис, просто чтобы спросить. Его мало интересовали игрища, которые занимали сразу нескольких человек. Наверное, это было из-за того, что он почти никогда ни с кем не играл. Все свое детство он скрывался вместе с родителями. А потом, когда он оказался сначала под Слаутом у кузнеца Фомха, а потом в Дрохайте, это уже не было детством.

– А то ты не догадываешься? – ухмыльнулся Джор. – Оглянись, у кого самый довольный вид, и кто выше всех задирает нос, тот и в игре.

– Джай? – спросил Тис.

– Он самый, – вздохнул Джор.

Тис оглянулся на широкоплечего красавчика Джая. Тому вроде бы недавно исполнилось четырнадцать или вот-вот должно было исполниться, но ростом он мог сравняться даже с некоторыми воинами из охраны крепости. Разве что Бич не уступил бы ему. Вот почему, оказывается, в последние дни Джай приобрел привычку разговаривать с другими учениками как бы через чуть оттопыренную губу. Странно, а при первом знакомстве он показался Тису добрым и благожелательным парнем.

– Так всегда бывает, – прошептал Джор. – Моя приемная мать говорила – если хочешь, чтобы нутро человека вылезло наружу, дай ему или денег, или оружие, или власть. Узнаешь много нового.

– У меня нет денег и власти, – ответил Тис. – Но оружие у нас есть у обоих. Пусть оно и заперто пока в шкафчике. Мы с тобой сильно изменились?

– Вроде бы нет, – задумался Джор. – Но ведь мы и не знали раньше друг друга! Как мы можем сравнивать?

– Тогда придется дождаться власти или денег, – рассмеялся Тис.

– Надо мной смеетесь? – раздался резкий окрик за спиной Тиса. – Джор! Ты давно ли перестал трястись от страха и мочиться в штаны?

Джор побледнел и осекся. Тис медленно повернулся, поднял взгляд на перекошенное яростью лицо Джая и, смутно вспоминая будни в трактире Дрохайта, спросил:

– Тебе хочется, чтобы он продолжал трястись от страха?

– Мне хочется…

Джай стиснул кулаки, но, почувствовав прикосновение к плечу, резко развернулся. За его спиной стояла Пайсина. Она улыбалась.

– Тот, кто не владеет собой, тот не владеет собственной жизнью, – заметила она.

– Тот, кто отпускает насмешки, тот ею рискует, – прошипел Джай и пошел прочь.

– Есть, о чем подумать, – пробормотала Пайсина, глядя с тревогой ему вслед.

– Мы не смеялись над ним, – испуганно проговорил Джор.

– Это неважно, – сказала Пайсина и посмотрела на Тиса. – Вам нужна помощь?

– Нет, – ответил он. – И вам тоже нечего волноваться. Я без оружия. Все будет хорошо. И Джай тоже без оружия. Хотите, я отдам вам ключ от своего шкафчика, чтобы вы не беспокоились?

– А если бы ты был с оружием, что бы изменилось? – подняла брови Пайсина.

– Ничего, – пожал плечами Тис. – А вот если бы с оружием был Джай, могло случиться страшное. Боюсь я не слишком хороший фехтовальщик, чтобы остановить его, не поранив. Или не убив.

– Ты ведь убивал уже? – прищурилась Пайсина.

Тис оглянулся. В зале почти не оставалось учеников, большинство поспешило отправиться в дом воспитанников, чтобы ополоснуться и собираться на завтрак, но оставшиеся кроме него и Джора трое – Сиона, Флич, Фаола – замерли, ожидая ответа.

– Я защищал свою жизнь, – ответил Тис.

Он помнил тот день по секундам, хотя и ни предвидел его, и ни осознавал промелькнувшие события в те мгновения, когда они происходили. Он перебрал их в памяти уже после. Тогда он впервые пожалел, что он в платье. Оно могло помешать ему двигаться так, как должно. Так, как он научился у Дилиса, до изнурения упражнял себя за глухой стеной кузницы Фомха, да и потом, в каморке, которую ему выделила в Дрохайте Сничта. Однако и это сожаление тоже было последующим. В те мгновения он ничего не чувствовал. Только собственное радостное удивление, что он сделал один из тайников именно у этой двери в темном коридоре. Он же и в самом думал лишь об одном – если придется с боем выбираться из трактира, возьмется за тот меч, что за дверной рамой. Если придется укрываться в трактире, тот, что в тайнике под лестницей. Реальность рассудила по своему.

Когда когтистая лапа легла ему на плечо, Тис не отстранился, не отпрыгнул в сторону, а присел, держась за край дверной рамы, нащупывая рукоять меча за ветхой планкой. Зверь наклонился за ним, сверкая в темноте глазами и рыча проклятия и угрозы, но спасительный клинок уже был в руке. Он вошел в плоть зверя снизу вверх до удивления легко, словно пробежал по проторенной тропке, и когда зверь захрипел, замерев, Тис подумал лишь об одном – нужно выходить из трактира, пока внезапная нужда не погнала кого-то в сортир. Его удар не был отточенным ударом великого мастера, как потом не раз слышал сам Тис, он был всего лишь его удачей, случайностью. Не случайностью было все последующее. То, как он нащупал щеколду, толкнул дверь и спиной вперед вышел из темноты на улицу, моля всех богов, чтобы там никого не оказалось. То, что он не смог вытащить меч из плоти врага, и то, что тот, хрипя, почему-то пошел вслед за ним. То, что Тис, пятясь, дошел почти до помойных баков, думая лишь о том, что жалко, до соплей и до одури жалко оставлять меч в этом хищном, внушающем ужас теле, но меч оставить нужно, потому что тот же Дилис говорил ему постоянно, когда идет схватка, нет времени для раздумий, но когда она заканчивается, не время для спешки. И то, что он так и не поднял взор вверх, потому как ненависть во взгляде пойманного на клинок песьеглавца как будто прожигала его насквозь. И то, что уже у противоположной стены, когда Тис начал тянуться к второму тайнику, чтобы оставить другой меч в ране, он успел заметить судорожное движение пальцев песьеглавца, мать рассказывала ему об этой магии, когда жесты и позы значат почти то же самое что слова. И то, что отработанные тысячами повторений движения опережали его собственные мысли.

Его рука дрогнула, и меч словно сам по себе шевельнулся в ране, и Тис почувствовал обрыв жизни в нависшем над ним теле. Словно мех с вином лопнул и опал у него на глазах. Но второй меч уже был у него в левой руке. Он прижал его острие к плоскости первого меча, и сделал одновременно два движения и правой, и левой рукой. Выдергивая тонкий клинок и пытаясь вставить в рану тот, что был чуть шире. И тут тоже все случилось само собой. Песьеглавец упал, едва не придавив Тиса, и меч пронзил нюхача и выскочил из его спины под тяжестью его собственной туши. Но Тиса уже в тесном дворе не было. Он бежал вокруг трактира, чтобы зайти в него с другой стороны с корзиной щепы. Бежал и не мог понять, откуда в нем это сладостное ощущение силы и невозможной, очаровывающей полноты. Не с того ли мгновения берет начало его жажда?