«…С тех пор вся наша семья читала “Ливерпуль эхо” от корки до корки, чтобы узнать, где идут фильмы с участием Лизы Анжелис, а потом отвезти туда маму. Однажды мы побывали даже в “Континентале” в Сикомбе, где посмотрели замечательную картину "Авантюрист”. Мама все больше убеждалась в том, что права, ведь там ты была моложе, хотя никто из НАС тебя не узнал. Ты выглядела слишком элегантной, чтобы оказаться нашей сестрой! По-моему, мама даже написала тебе несколько писем, но Джоан их так и не отправила.

Как бы там ни было, никто не придавал уверениям мамы особого значения. Мы пытались развеселить ее, потому что она нервничала, не получив ответа На свои письма. (Интересно, а дошли бы они до тебя? И ответила бы ты, если бы даже и дошли? В том, разумеется, случае, если ты — НАША Лиззи.)

Почему я пишу тебе сама? Дело в том, что на прошлой неделе Стэн (мой муж) пригласил меня в кино. Не помню, что мы смотрели, потому что я разволновалась, совсем как мама несколько лет назад. Я не обратила внимания на название компании — “О’Брайен продакшнз”, — но когда в титрах минутой позже появилась надпись: “Лиза Анжелис, продюсер”, я подумала: “Невероятное совпадение!” — и решила написать тебе.

Сейчас я изложу тебе причину, побудившую меня тебе написать, — ты наверняка уже потеряла терпение. Причина эта, увы, очень печальная. Наша мама умирает, у нее рак легких. Это все сигареты! В последнее время она выкуривала по шестьдесят штук в день. Мама лежит в больнице Уолтона, и жить ей осталось неделю, может быть, две. Если ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО наша Лиззи, пожалуйста, приезжай. По крайней мере, мама умрет счастливой. Она скорбела о тебе так, словно потеряла тебя навсегда, как Рори. Твой уход разбил ей сердце. Мама всегда тебя очень любила, Лиззи — Лиза. Она всех нас очень любила.

Что-то я расчувствовалась. Заканчиваю. На тот случай, если ты не сможешь или не захочешь приехать, сообщаю, что у нас все в порядке. Я уже четырнадцать лет замужем, и Стэн — замечательный муж. Я работаю завучем в начальной школе в Ватерлоо. У меня двое чудесных детей, Натали (ей тринадцать лет) и Люк (ему восемь). Когда мама узнала, как мы со Стэном назвали своих детей, с ней чуть не случился удар. Натали — такого имени вообще нет в святках, а Лука — это ПРОТЕСТАНТСКИЙ святой! Старшей дочери Кевина, Саре, исполнилось двадцать четыре года. Она замужем, и Кевин уже дважды стал дедушкой. У него есть еще две дочери. Тони и Крис тоже женаты, и оба счастливы, у них по двое детей. Джимми развелся (к неописуемому ужасу мамы, как ты легко можешь себе представить) и на некоторое время вернулся в отчий дом, но теперь, похоже, снова готов жениться.

Ну, что еще тебе рассказать? У Пэдди… — сердце Лизы замерло, — …тоже все очень хорошо. Он стал фотокорреспондентом и разъезжает по всему миру. Мы его почти не видим. Мама беспокоится о нем, потому что его командировки могут быть опасными. Сейчас он во Вьетнаме, так что, на мой взгляд, у нее есть причины для беспокойства. Так, теперь Джоан. Боюсь, что Джоан превратилась… Я не стану повторять описание, данное ей Натали. Скажем так, она осталась старой девой и к тому же не очень счастлива. Джоан почему-то решила, что обязана остаться с мамой, хоть в этом не было никакой необходимости, и сейчас ей кажется, будто она пожертвовала собой. Стэн называет ее “самопровозглашенной мученицей”. Наконец, Шон и Дугал, наши младшие братья. Оба поступили в один и тот же университет, Шон — на физический, а Дугал — на химический факультет. Сейчас они работают в исследовательском центре неподалеку от Честера. И женились они тоже в один день — вот это был праздник! Вся Чосер-стрит отправилась в церковь, чтобы посмотреть на церемонию. Мама, кстати, по-прежнему живет в старом доме.

Заканчиваю, моя дорогая Лиззи. Надеюсь, мое письмо не слишком тебя расстроило.

Твоя любящая сестра Нелли».

— Уважаемые пассажиры, просим вас пристегнуть ремни.

Лиза вздрогнула и проснулась. Нет, ну надо же — заснуть именно тогда, когда самолет пошел на посадку! Со всех сторон лайнер окружили серые тучи; на мгновение он словно споткнулся, двигатели закашлялись, и самолет начал снижение. Он вынырнул из облаков, и Лиза увидела бесконечные ряды домов, зеленые поля и серебристую змейку реки. Затем стали видны автомобили и люди, пусть и не крупнее булавочной головки.

Англия! Родной дом. Или нет? И где же, в таком случае, ее дом?

Прочитав письмо, Лиза тут же принялась звонить в авиакассу, чтобы забронировать билет. Свободные места были только на рейсе, отправлявшемся в десять часов вечера. Она выиграет восемь часов во времени и прибудет в Лондон завтра в полдень. Лиза немедленно помчалась домой, в «Тимперлиз», укладывать вещи.

В холл вышел Ральф, чтобы посмотреть, кто приехал.

— Я лечу домой, — сообщила она.

— Что случилось? — Милый Ральф, на его лице отражались забота и тревога.

— Моя мать умирает. Я должна лететь. — Она не сможет жить дальше, если не увидит Китти перед смертью.

— Разумеется, должна. Я отвезу тебя в аэропорт.

В тот вечер, когда они ехали в машине, Ральф спросил:

— Ты вернешься к Рождеству? Без тебя все будет совсем не так.

— Я постараюсь. Письмо шло целую неделю, так что бедная мама могла уже умереть, — ответила Лиза, хотя и молилась, чтобы мама успела повидать свою Лиззи.

— Мама! Я никогда не слышал, чтобы ты так ее называла.

— Проследи, чтобы Вита ела хоть немного, ладно? И помогай Милли, только незаметно. А то в последнее время ей становится все труднее управляться по хозяйству.

— У нас все будет хорошо, так что можешь не беспокоиться на этот счет, — заверил ее Ральф.

В аэропорту было очень холодно, а это значило, что в Ливерпуле будет еще холоднее. Лиза решила не брать с собой соболью шубку. Она бы чувствовала себя по-дурацки, явившись в больницу Уолтона в мехах стоимостью в три тысячи долларов. «Пижоны» — так они называли людей, носивших слишком шикарную одежду. Лиззи О’Брайен, пижонка, разодевшаяся в пух и прах, чтобы посмотреть, как умирает ее мать. Лиза надела пальто из светло-коричневого джерси. Ожидая такси в аэропорту Хитроу, она чувствовала, как порывы ледяного ветра продувают тонкую ткань насквозь. Температура здесь была градусов на сорок или пятьдесят ниже[97], чем в Калифорнии. Вся дрожа, Лиза устроилась на заднем сиденье и, когда они подъехали к Лондону, подумала, а не потратить ли пару часов и не попросить ли водителя отвезти ее на Оксфорд-стрит, где она могла бы купить себе теплое пальто, но потом решила, что не стоит. За эти несколько часов Китти может умереть, и тогда окажется, что она, Лиза, зря проделала такой долгий путь. Завтра она купит себе что-нибудь подходящее в Ливерпуле.

Небо было неприятного серо-стального цвета, и дождь со снегом хлестал по стеклам таксомотора. Из-за разницы во времени и погоде Лиза чувствовала себя растерянной и сбитой с толку, глядя в окно на магазины, обильно украшенные рождественскими гирляндами.