Отец Александр просил меня привозить ему глину и лепил разных животных. Если нужно было что-то объяснить, ему было проще объяснять, нарисовав. Он брал тут же карандаш или ручку и мог нарисовать портрет человека. У него была такая удивительная хватка рисовальщика, он схватывал характер.

Андрей Ерёмин

Он был необыкновенно чуток к кеносису (самоуничижению) Господа в мире и потому не любил стилизованных изображений Христа в литературе и живописи. Так, ему не нравились евангельские сцены на полотнах Дюрера и Иванова. Зато он очень ценил правдивые изображения Христа у Поленова. Батюшка говорил: «Кеносис – это закопчённое стекло, которое стоит между нашими глазами и солнцем».[119]

Тем, кого раздражает невнятица переводов на русский язык, отец Александр рекомендовал заняться сначала «кабинетной» реформой церковнославянского языка, приближая его к русскому. «Переводы, развитие вкуса к иконе и пению, поиски новых богословских форм изложения веры, – говорил он, – вот задачи, которые стоят перед нами. Их хватит на несколько поколений. Легче критиковать, чем делать».[120]

Григорий Зобин

У меня совершенно не клеилась работа. Я писал чрезвычайно медленно из-за того, что зацикливался на отдельных словах и фразах. Спросил у батюшки, как быть. «Ах, Гришенька, – рассмеялся он, – ну, вот представьте себе, что вы скульптор и лепите лошадь. Так неужели вы начнёте с того, что будете тщательно вылепливать правую ноздрю? Вылепите сначала всё вчерне, отделкой займётесь потом. Пишите первое, что приходит в голову, не думайте о шлифовке. А если ничего не получается, застопорилось – всё равно пишите. Неважно что, пусть даже какое-нибудь слово по несколько раз, скажем, слово “вперёд”. И так пока не прорвётесь».

Тревожило меня и то, что я надолго оставил поэзию, которую считал для себя Божьим поручением. «Не бойтесь, – ответил отец Александр, – Вячеслав Иванов, уехав из России, не писал стихов почти шестнадцать лет. А под конец жизни создал лучшее – стихи из “Римского дневника”. Пока вы не пишете стихов, постарайтесь восполнить это иначе – читайте, приобретайте знания, обогащайтесь духовно, пробуйте себя в других жанрах. Может быть, со временем вас на прозу потянет».

Александр Зорин

В доме одного прихожанина собралась малая группа. Приехал и отец Александр. Зашла речь о писателях, о творчестве. Что это за феномен, что за процесс? Не вдаваясь в теорию, отец предложил «процесс» увидеть в действии и рассказал сказку о происхождении человека, которую сочинил тут же. Это была импровизация. Сохранилась магнитофонная запись. Батюшка говорит не прерываясь, без напряжения, как будто читает текст. Не как пушкинский герой, импровизатор из «Египетских ночей», который в начале импровизации «затрепетал, как в лихорадке, глаза его засверкали…». Ничего этого не было, тайна вдохновения оставалась невидимой. Комические эпизоды он не выделял интонацией, потому что в них комизма столько же, сколько и трагизма.

«Всё!» – подытожил автор своё недолгое повествование, как олимпиец, разорвавший финишную ленточку. За этим возгласом скрыто, быть может, тайное волнение, природу которого мы никогда не узнаем. «Всякий талант неизъясним», – писал о своём герое-импровизаторе Пушкин.

Когда возник этот сюжет – тогда же за столом или задолго раньше? Как лекции или домашние беседы, к которым он непосредственно не готовился, ибо прожил, продумал и прочувствовал их всей предшествующей жизнью.

Владимир Илюшенко

Важно подчеркнуть, что отец Александр и сам был творцом par excellence, он был творцом каждую минуту своей жизни, не столько теоретиком, сколько практиком. И проявил он себя как необычайно активный творческий человек и в качестве священника, пастыря, проповедника Слова Божия, и в качестве автора богословских книг, автора стихов и прозы, художника – а рисовал он замечательно, и в качестве человека действия. Об этом свидетельствовал он сам, когда сказал: «Есть люди, которые пишут историю, а есть люди, которые в ней живут и действуют. Я принадлежу ко второй категории».

Что же до рок-музыки, то отец Александр говорил, что дело не в ней, а в том, как она употребляется. И он приводил в пример рок-оперу «Jesus Christ Superstar»: либретто отвратительное, слова безумные, «но музыка – отличная, местами очень одухотворённая, живая, великолепная. Демонической, – добавлял он, – можно было бы сделать даже симфоническую музыку, можно сделать её даже оккультной. Давайте вспомним Скрябина: он прямо ориентировался на оккультизм, но он и без всякого рока достигал этого».

«Цель творчества, – сказал отец Александр, – духовное соединение людей». Он верил, что это возможно. Он жил ради этого. К каждому из нас обращён его призыв: «Пока мы дышим, мы должны творить!» И ещё он сказал: «Жизнь духа целостна. В ней нет отдельных изолированных участков. Ось её – служение Высшему и людям. Это – и в добре, и в творчестве. Поэтому творчество священно».

Священник Сергий Круглов

Моё знакомство с отцом Александром Менем произошло, как и у многих, через его книги и укрепилось через воспоминания о нём разных людей. Это произошло не сразу, не в первый год моего воцерковления. Крестился я в 1996 году, в 1999-м уже стал священником (в «лихие девяностые», как мы помним, такая скоропалительность бывала оправдана кадровой необходимостью), и личность отца Александра спасла очень важное во мне: моё творчество. Дело в том, что священником я служу четырнадцать лет, а более четверти века занимаюсь литературным творчеством. Придя в Церковь, я открыл для себя огромный пласт православно-церковной литературы. Попросту говоря, человек, ранее читавший Бердяева и Соловьёва, Льюиса и Честертона, впервые взял в руки молитвослов и учебник Закона Божьего.

Будучи таким неофитом и начитавшись разных книг и брошюрок, я встретил в них такой взгляд: человек не может быть творцом, творчество – от лукавого, оно мешает спасению, «доверишь листу – не донесёшь Христу», христианину не должно интересоваться «мирским» и «во зле лежащим», вместо романов и стихов он должен читать акафисты и Псалтирь (которая, к слову замечу, – великолепный образец поэтического языка; о большинстве акафистов этого, увы, не скажешь…).

Чувствуя, что в Церкви есть Христос Спаситель, есть смысл, жизнь, правда, которых так давно искало сердце, я наивно считал, что так же исполнено смысла и истины всё, бытующее под грифом «церковность», в результате чего одним из первых шагов моих было: я вынес на свалку огромное количество книг ввиду их «неправославности» (а годы спустя жалел: эх, вернуться бы на ту свалку!), а также собрал и уничтожил все свои прежние стихи…

И восемь лет стихов не было, не писалось, а появились они уже позднее, по явному промыслу Божию. И уверен – по молитвенному предстательству отца Александра. Один из первых стихов, написанных после лет молчания, посвящён ему и написан 9 сентября 2004 года.

Его книги и лекции о Библии в мировой литературе, о русских философах и писателях буквально открыли дверь в душной комнатке, полной моих неофитских страхов и сомнений, и впустили туда свежий евангельский воздух. Я по-детски радовался, когда узнавал об отце Александре новые и новые факты: оказывается, он любил фантастику и кино! Оказывается, он был прекрасным рисовальщиком и хорошо разбирался в живописи! Именно благодаря ему мы знаем и любим книги Клайва Льюиса, а роман Грэма Грина «Сила и слава», который совершил во мне благое потрясение в первые годы моего священства, я прочёл именно в его переводе.