Например, в декабре 1951 г. органами МГБ СССР был арестован начальник Управления МГБ по Алтайскому краю генерал Карпенко Н.М. В конце войны он занимал должность начальника контрразведки СМЕРШ 15-й Ударной армии, штурмовавшей рейхстаг. При обыске на квартире этого генерала были изъяты 4 золотых портсигара, 30 дамских и мужских золотых часов, несколько десятков золотых колец, в том числе с массовыми бриллиантами, а также золотые серьги и броши.

У бывшего начальника его секретариата майора Зобова во время повторного обыска и того больше: до 100 золотых мужских и дамских уникальных наручных часов, значительное количество платиновых, золотых и серебряных брошей, серег и колец с бриллиантами и без них и других ювелирных изделий обшей стоимостью до 400 тысяч рублей.

Все это хранилось у майора в авоське, подвешенной на гвозде в чулане. Но самое страшное, что все эти ценности принадлежали евреям, уничтоженным в концентрационных лагерях фашистами.

Но кому какое было дело, если решал только сам Сталин. Он и решил: распоряжением Совета Министров СССР от 25 июля 1951 г. № 12 537 и от 26 июля 1951 г. № 12 636 квартиры № 2 в доме 1 1 по Колпачному переулку и № 8 в доме 8 по Телеграфному переулку, а также дача МГБ в поселке Петрово-Дальнее передавались в резерв Совмина. Оба эти документа были подписаны Сталиным.

Не зря же потом по Москве поползли слухи: «Жена Абакумова, нашего министра госбезопасности, со своей такой же подружкой ходили по таким квартирам, как твоя была, снимали печать и дограбливали остальные ценности. С разрешения своих мужей, стоящих у власти».

Следовательно, жена Абакумова грабила квартиры арестованных МГБ людей. Да не просто квартиры, а богатые квартиры.

Но откуда людям было знать, что вторая жена Абакумова — Антонина родила как два месяца назад. Да и зачем ей было грабить квартиры, если у нее все было?

13 июля арестовали ее вместе с грудным ребенком. Причем, как пишет К. Столяров: «ребенок причинил сотрудникам прокуратуры Союза массу хлопот — у матери сразу же пропало молоко, и чтобы мальчик выжил, им пришлось позаботиться об искусственном питании».

Антонина Николаевна Смирнова, официальная жена Абакумова, была младше мужа на двенадцать лет (31 год). Они познакомились, когда она работала в отделе военно-морской разведки МГБ.

В самую красивую женщину своего ведомства министр влюбился с первого взгляда. А потом закрутился бурный роман взаимной и зрелой любви.

В мае 1951 г. Антонина родила Виктору сына. Но, как говорится, счастье было недолгим.

Первая жена Абакумова, Татьяна Андреевна (кстати сказать, тоже Смирнова), тяжело переживала, как она думала, очередной роман своего мужа. Но все оказалось гораздо серьезнее.

Виктор Семенович ушел от нее, оставив все, в том числе и квартиру по Телеграфному переулку. Благо, им не надо было разводиться, так как они прожили вместе долгую жизнь нерасписанными (по тогдашней чекистской моде).

Обиженная Татьяна Андреевна еще в период первых встреч Абакумова с Антониной написала на него письмо, в котором «жаловалась на то, что Виктор Семенович изменяет ей, иногда поколачивает ее, просила, да нет, просто информировала о том, что Абакумов имеет любовную связь со Смирновой A.H., сотрудницей своего ведомства!».

Тогда Виктору Семеновичу было наплевать на донос первой жены. Но теперь он попал в число документов, «уличающих» бывшего министра в преступлениях.

Впрочем, это было уже неважно. Если на квартире у матери Антонины Николаевны (тещи Абакумова) во время обыска нашли две книги, выпущенные для служебного пользования, о работе английской контрразведки и американского Федерального бюро расследований, то хранение такой литературы лишь усугубило вину второй жены бывшего министра государственной безопасности.

Первой же жене повезло гораздо больше. Ее сначала тоже хотели арестовать, но Генпрокурор СССР не усмотрел достаточных оснований для ее ареста.

После серии допросов ее выселили из квартиры, разрешив забрать оттуда только личные вещи, а потом и вовсе оставили в покое.

2

Первым к допросам Абакумова приступил заместитель Генпрокурора К. Мокичев. Фактически он заменил своего шефа Сафонова, попавшего в автомобильную катастрофу и оказавшегося на несколько месяцев в Кремлевской больнице.

Итак, Мокичев спрашивает Абакумова:

— Почему вы долго не арестовывали Этингера, а после ареста запретили допрашивать его о терроре, сказав Рюмину, что Этингер «заведет в дебри»?

— Руководство 2-го управления доложило мне, — отвечает Виктор Семенович, — что Этингер является враждебно настроенным. Я поручил подготовить записку в ЦК. В записке были изложены данные, которые убедительно доказывали, что Этингер — большая сволочь. Это было в первой половине 1950 года, месяца не помню. Но санкции на арест мы не получили. А после того как сверху спустили санкцию, я попросил доставить Этингера ко мне, так как знал, что он активный еврейский националист, резко антисоветски настроенный человек. Когда я стал нажимать на него, Этингер сказал, что он честный человек, лечил ответственных людей. Назвал фамилию Селивановского — моего заместителя, а затем Щербакова. Тогда я заявил, что ему придется рассказать, как он залечил Щербакова. Тут он стал обстоятельно доказывать, что Щербаков был очень больным, обреченным человеком.

В процессе допроса я понял, что ничего, совершенно ничего, связанного с террором, здесь нет. А дальше мне докладывали, что чего-то нового, заслуживающего внимания, Этингер не дает.

— Вам известно, что Этингер был переведен в Лефортовскую тюрьму с созданием необычного для него режима?

— Это неправильно. И внутренняя, и Лефортовская тюрьма одинаковы, никакой разницы нет.

— Вы давали указания о том, чтобы содержать Этингера в особых, опасных для его жизни условиях?

— В каких особых? — удивленно переспрашивает Абакумов.

— В более жестких, чем всех остальных? Ведь Этингера поместили в сырую и холодную камеру.

Виктор Семенович понимает вопрос и, улыбаясь, отвечает:

— Ничего особенного здесь нет, потому что он — враг. Мы можем и бить арестованных— в ЦКВКП(б) меня и моего первого заместителя Огольцова неоднократно предупреждали о том, чтобы наш чекистский аппарат не боялся применять меры физического воздействия к шпионам и другим государственным преступникам, когда это нужно.

Арестованный есть арестованный, а тюрьма есть тюрьма. Холодных и теплых камер там нет. Говорилось о каменном полу — так, насколько мне известно, пол везде каменный. Я говорил следователю, что нужно добиваться от арестованного правды, и мог сказать, чтобы тот не заводил нас в дебри».

Автор замечательной книги «Голгофа» Кирилл Столяров комментирует этот поединок так: