требование. И даже Элис сказала, что это не по-доброму – напоминать Денни про сушёный горох.

Когда это небольшое недоразумение было улажено (что заняло много времени, так как Дейзи рыдала, а Дора твердила: «Ну, Освальд, вот вечно ты так!»), волонтёрами вызвались быть семеро, то есть вместе с Освальдом восьмеро, а говоря попросту, все мы.

И все восемь волонтёров выдвинулись поутру в Хейзелбридж без ракушек, обмотанной ленточками обуви, посохов, торб и прочих атрибутов благочестия, зато со стремлением быть хорошими и полезными (Освальд именно так себя ощущал), гораздо более искренним, чем во времена проклятого Общества добротворцев.

Погода стояла хорошая. И тут одно из двух: либо она почти всё это лето была хорошей, как помнится Освальду, либо всё самое интересное мы затевали в погожие дни.

С лёгкими, исполненными веселья сердцами и без сушёного гороха в ботинках марш-бросок в Хейзелбридж был проделан успешно. Мы взяли с собой обед и наших дорогих собак. Правда, уже на пути мы решили, что лучше бы одна из них осталась дома. Но им так хотелось отправиться с нами. Всем трём. Поэтому Марте тоже было разрешено одеться (я имею в виду – надеть ошейник) и присоединиться к нам. Передвигалась она, конечно, с черепашьей скоростью, но и мы особенно не спешили: целый день впереди.

Добравшись до Хейзелбриджа, мы вошли в бакалейную лавку мистера Б. Манна. Вроде как за имбирным лимонадом. И этот напиток был нам предоставлен, хотя бакалейщик, похоже, сильно удивлялся, услыхав, что мы хотели бы утолить жажду прямо в лавке.

Стакан тем не менее мы от него получили. Вымытый прямо при нас, а потому неприятно тёплый. Однако нам годился любой как повод завести разговор и ненавязчиво выудить из бакалейщика нужные сведения, не наводя его на подозрения и уклонившись от лишних вопросов, зачем эти сведения нам понадобились. Никогда не надо пренебрегать осторожностью.

Мы похвалили его лимонад, расплатились, и тут обнаружилось, что выудить хоть какие-то сведения из мистера Б. Манна совсем не просто. Повисла напряжённая и продолжительная тишина, вынудившая нас терпеливо ждать, пока он возился по ту сторону прилавка среди банок с мясными консервами, бутылок с соусами и подбитыми гвоздями ботинками, которые висели над прилавком рядком, словно бахрома.

Первым – неожиданно для нас – заговорил Г. О., которого, по меткому замечанию Денни, вечно несёт в ту сторону, куда ангелы опасаются даже взглянуть. (Придумайте сами, как попроще и покороче назвать подобных людей.)

Г. О. спросил:

– Вы помните, как отвезли нас тогда домой? Ну и кто вам за это заплатил?

Разумеется, Б. Манн, бакалейщик, был не из тех простофиль (очень, по-моему, славное слово и подходит многим, кого я знаю), чтобы вот так ему сразу взять и всё выложить.

– Брось тоску, брось печаль, юный джентльмен. Нормально мне заплатили, – ответил он.

«Брось тоску, брось печаль» означает у жителей Кента, что нет оснований для беспокойства по тому или иному поводу.

Тут Доре тоже приспичило легонечко шевельнуть веслом, и она пылко выпалила:

– Мы хотим выяснить адрес этой чудесной леди, чтобы написать ей письмо с благодарностью за доброту, проявленную к нам в тот день.

– Ходкий товар – адрес этой самой леди. Повышенным спросом пользуется, – пробормотал Б. Манн, бакалейщик.

– Ну пожалуйста, дайте его нам! – с мольбой во взгляде воскликнула Элис. – Мы сами забыли спросить у неё. А она родственница нашего дальнего дяди. И мне очень надо её как следует поблагодарить. А если у вас есть мятные леденцы по пенни за унцию, мы бы купили четверть фунта.

Это был меткий выпад, и пока мистер Б. Манн, бакалейщик, взвешивал нам леденцы, лёд в его сердце начал оттаивать.

– Какие замечательные кругленькие леденчики, – сказала Дора, когда он уже для нас закручивал угол бумажного фунтика с ними. – Ну, скажите же нам, пожалуйста!

Сердце Б. Манна к этому времени успело оттаять полностью, и он ответил:

– Её звать мисс Эшли, а проживает она в «Кедрах». Эдак в миле отсюда по Мейдстонской дороге.

Мы поблагодарили его. Элис заплатила за леденцы. Освальд сперва немного встревожился, услышав, сколько она их заказывает, но, к счастью, у него, вкупе с Ноэлем, наскреблось достаточно денег. Из магазина мы вышли на Хейзелбриджский луг, который на самом деле почти целиком усыпан гравием, и переглянулись.

– Давайте вернёмся домой и сочиним красивое письмо, под которым каждый из нас подпишется, – предложила Дора.

Освальд глянул на остальных. Письмо – это, конечно, неплохо, подумалось ему. Но ведь потом весь изведёшься, ожидаючи и гадая, что из этого выйдет. Умная Элис мигом прочла его мысли, а Дентист – её соображения, поскольку ещё недостаточно умён, чтобы читать мысли Освальда. И они хором спросили:

– А не лучше ли нам пойти и увидеться с ней?

– Ну да! Она ведь говорила, что надеется когда-нибудь с нами опять увидеться, – вспомнила Дора, после чего мы, ещё немного поспорив, направились в «Кедры».

Одолев ярдов сто по пыльной дороге, мы вконец раскаялись, что позволили Марте идти вместе с нами. Толстушка начала хромать. Прямо как пилигрим (чьё имя я на сей раз называть не буду), который набил в свои дурацкие туфли, оплетённые чёрными ленточками, сушёный горох.

Мы объявили привал и осмотрели Мартины лапы. Одна из них сильно распухла и покраснела. У бульдогов вечно какие-нибудь неполадки с конечностями, и возникают эти неполадки всегда некстати. Решительно неподходящая порода для суровых испытаний.

Пришлось нам Марту по очереди нести. А что ещё оставалось? А она очень корпулентная, и вы даже представить себе не можете, до чего тяжёлая. Одна особа, не просто равнодушная к приключениям, но не приемлющая их (об имени её опять умолчу, но Освальд, Элис, Ноэль, Г. О., Дикки, Дейзи и Денни, уверен, поймут, о ком речь), предложила:

– Почему бы нам не вернуться домой, а пойти уже завтра, без Марты?

Но остальные приняли сторону Освальда, который возразил:

– Нас – вместе с этим бедным страждущим существом – может кто-нибудь подвезти.

Марта была нам крайне признательна за доброту и заботу. Каждого, кто её нёс, она обнимала за шею своими большими толстыми передними лапами. Очень ласковое существо. Только вот ласки эти вынуждают от неё отстраняться, ибо бульдожьи поцелуи, по верному замечанию Элис, очень обильные, очень розовые и очень мокрые. И когда подходил ваш черёд нести Марту, миля тянулась гораздо дольше обычного.

Наконец мы поравнялись с зелёной изгородью, перед которой шла канава, а перед канавой были вкопаны столбы с протянутыми между ними цепями, чтобы никто не лазил через канаву