Пришедший к власти в 2001 году Дж. Буш-мл. устрашился демонстративного мультикультурализма и постарался снова заставить работать старый «плавильный тигель» национальностей в США. Но джинн уже выпущен из бутылки.

Конгресс на тропе изоляционизма. В апреле 1999 года палата представителей конгресса США отвергла предложение послать наземные войска США в Косово. Ситуация частично повторилась с наземными операциями в Афганистане, где американцы предоставляли действовать «Северному альянсу». Но в Ираке американский «волк» бросился вперед, не ожидая ооновского, мирового одобрения. И получил годы кровавой бойни, раскол страны, бессмысленные потери.

Напомним, что, помимо этого, американские законодатели отвергли предложение ратифицировать Договор о всеобщем запрещении испытаний ядерного оружия. Председатель подкомитета по боевой готовности комитета по вооруженным силам палаты представителей США Г. Бейтмен признал, что «очень хорошо осведомлен о бытующей в рамках республиканской партии точке зрения относительно того, что Америке не стоит стараться быть мировым полисменом, что она слишком часто берет на себя миссии, не представляющие собой жизненной важности с точки зрения национальной безопасности США… Значительную часть республиканцев в конгрессе можно определить как группу, объединенную лозунгом «Прочь из Организации Объединенных Наций»[668]. В военном бюджете уже на 2000 финансовый год сенатор К. Хатчисон внес поправку, призывающую сократить глобальные обязательства США и вывести американцев из тех мест, где их обязательства уже выполнены, — прежде всего из Южной Кореи и Саудовской Аравии. И только ожесточение войны в Ираке заставило американских конгрессменов увеличить военный бюджет страны до колоссальных 476 млрд. дол.

На Ближнем Востоке уникальный шанс манит, и многие не желают разменять возможность господства на некие абстрактные ценности. Как пишет современный американский историк Э. Басевич, господство диктует слишком соблазнительные условия. Но конец операции не обрадует Вашингтон. «По всей очевидности, американцы проснутся в реальном мире, где Соединенные Штаты должны будут принять на себя суровое бремя — частично они уже это бремя чувствуют, — ибо имперское правление налагает такую большую ответственность, что это скажется не только на нашем благосостоянии, но и на нашей идентичности. Даже отрицая то, что это было нашей целью, Америка может стать Римом»[669].

Шансы гегемонии. Физические обстоятельства могущества позволяют утверждать, что США фактически являются и еще долгое время будут преобладающей мировой силой. Но природа доминирующей роли США будет меняться. На первой фазе своего возвышения (1945–2000) источником американской мощи были огромные ресурсы. В дальнейшем США становятся крупнейшим в мире должником. Они начинают принимать на свою территорию больше иммигрантов, чем все остальные страны мира, вместе взятые. На второй фазе (начинающейся в новом веке) увеличивается значимость того, что Дж. Най назвал «мягкой силой» — способность достичь большего не подталкиванием, а привлекательностью американского общества, выгодностью не противостоять Соединенным Штатам, а пользоваться плодами дружбы с ними. Особенно красноречив в этом духе премьер-министр Великобритании Тони Блэр.

Сторонники закрепления американской гегемонии утверждают, что самая опасная система — биполярная: «Жесткая биполярная система обычно возникает на закате исторического цикла и в любом случае она ведет к конфликту, изменяющему саму систему. Биполярность — не единственная причина конфликта, но она создает такую совокупность обстоятельств, которые почти неизбежно ведут к конфликту»[670]. Из этого следует, что движение к восстановлению биполярности (с любыми действующими лицами в качестве соперника США) следует остановить и заблокировать.

Обречено ли мировое сообщество в грядущие десятилетия на американское лидерство вплоть до гегемонии, до презрения ко всем атрибутам суверенности — места в ООН, ненападения на чужие страны? Такой обреченности, исторической заданности не существует. Контроль США над внешней сферой не абсолютен. И ничто не вечно, любой процесс имеет как начало, так и конец.

«В ближайшем будущем — от пяти до десяти лет — американское вмешательство в заграничных делах, — пишет американский исследователь Фарид Закария, — будет происходить благодаря стимулам внешнего мира — вакуум власти, гражданские войны, проявления жестокости, голод; но характер вмешательства будет определяться внутренними обстоятельствами — прежде всего внутренними приоритетами, боязнью крупных потерь и стратегического перенапряжения, гибели американцев. Американцы будут стремиться достичь обе цели, вооружившись риторикой интервенционизма — делая вид активной задействованности — и в то же время в действительности отстоя от реального участия в том, что касается траты времени, денег и энергии. В результате Вашингтон во все большей степени будет превращаться в пустого по своей сути гегемона»[671].

Даже апологеты возвышения США определяют образовавшийся к третьему тысячелетию мир как испытывающий на себе несравненное американское могущество и в то же время не контролируемый полностью инструментами этого могущества. Реализм требует характеризовать существующий мир как такой, в котором есть «единственная сверхдержава, но не сформировался однозначно однополюсный мир», или «однополюсный мир без гегемонии». Тем самым подчеркивается «неабсолютный» характер американского преобладания в мире, где США, являясь единственной сверхдержавой, «периодически проявляют себя как гегемон в двусторонних, региональных и функциональных отношениях, но не могут позволить себе самоутверждения всегда и везде, что не позволяет считать Америку в полном смысле системным гегемоном»[672].

Когда идеологи, подобные Роберту Кагану и Уильяму Кристолу, утверждают, что «мир во всем мире и безопасность Америки зависят от американской мощи и воли использовать эту мощь», и говорят о необходимости поддерживать «стратегическое и идеологическое превосходство»[673], они, собственно, говорят о мире, где была жесткая дисциплина, о мире, который более не существует, который ушел невозвратно вместе с Берлинской стеной. «Творцы американской политики уже не смогут создать парадигму, которая была бы поддержана американским обществом… Энергичное использование мощи зависит от наличия ощущения исполняемой миссии, а его, увы, нет. Последние рейганисты плетут соломенных чудовищ, пользуются алхимией слов, стараясь возбудить хорду иррациональности в американцах, пытаясь превратить побочные конфликты в центральные, но время крестовых походов ушло, нечего призывать туда, где нет цели»[674].