— Могу поклясться, что в «Смитфилдс» нам опять выставили завышенный счет, Алекс. Надо поменять поставщика или сделать что-то, чтобы…

Внезапно она заметила, что позади Алекса стоит его жена. Женщина опустила счет, о котором говорила, и оглядела комнату, словно ища, где спрятаться.

— Пять минут, Джил, — попросил Алекс. — Если не возражаешь.

— Я мечтала о чашке чая, — ответила женщина и поспешно вышла. Ив отметила, что в глаза ей бухгалтерша не посмотрела.

Алекс закрыл дверь. Ив ожидала, что он будет подавлен, смущен, полон раскаяния или злости. Но она не ожидала увидеть на его лице безысходное отчаяние, залегшее в углубившихся морщинах.

— Объяснись, — потребовала она.

— Какие слова ты желаешь от меня услышать?

— Я не желаю никаких конкретных слов. Я просто хочу знать, что происходит. Я хочу знать, почему. Полагаю, этого я вправе от тебя требовать.

— Значит, ты была дома.

— Разумеется, я была дома. А ты что думал? Или ты надеялся, что об уходе мужа меня известят журналисты? Я так понимаю, ты совершил этот шаг у них на глазах?

— Основную часть вещей я перевез вчера ночью. Остальное утром. Журналистов еще не было.

— Где ты поселился?

— Это не важно.

— Да? Почему? — Она посмотрела на дверь. Припомнила выражение лица бухгалтерши, когда та увидела Ив за спиной Алекса. Что это было? Тревога? Смятение? Вина? Что? — Кто она? — спросила Ив.

Алекс устало закрыл глаза. Казалось, ему потребовалось усилие, чтобы снова открыть их.

— Так ты думаешь, все дело в этом? В другой женщине?

— Я здесь для того, чтобы понять, в чем дело.

— Я вижу. Но я не знаю, смогу ли тебе объяснить. Нет, не так. Я могу объяснить. Я могу объяснить и объяснять хоть до завтра, если ты этого от меня хочешь.

— Это для начала.

— Да начинать-то бессмысленно. Ты все равно не поймешь. Поэтому для нас обоих будет лучше, если мы разойдемся в разные стороны без тягомотины и избавим друг друга от худшего.

— Ты хочешь развода. Да, так? Нет. Подожди. Не отвечай пока. Я хочу убедиться, что поняла. — Ив прошла к столу, положила на него сумочку и повернулась к Алексу. Он стоял на прежнем месте, у двери. — Я только что пережила худшую неделю в своей жизни, и продолжение еще последует. Меня попросили выйти из правительства. Меня попросили не баллотироваться в парламент на следующих выборах. Мою личную жизнь марают во всех таблоидах страны. А ты хочешь развода.

Алекс вздохнул, посмотрел на нее, но ничто в его взгляде не говорило о понимании. Он словно удалился в другой мир, обитатели которого в корне отличались от стоявшей перед ним женщины.

— Посмотри на себя, — измученно проговорил он. — Черт, Ив. Хоть раз посмотри на себя.

— В каком смысле?

— Посмотри, кто ты есть.

Голос его не был ни ледяным, ни жалостным. В нем звучала покорность, которой она никогда не слышала раньше. Он говорил как человек, принявший решение и не заботящийся о том, поймет она его или нет. Ив сложила руки на груди, впившись пальцами в локти, и сказала:

— Я прекрасно знаю, кто я. В настоящий момент — пища для всех газет страны. Объект всеобщего осмеяния. Еще одна жертва безумного желания журналистов сформировать общественное мнение и добиться изменений в правительстве. Но я еще и твоя жена, и как твоя жена я хочу прямых ответов на некоторые вопросы. После шести лет брака я заслуживаю большего, чем эта психоговорильня, Алекс. «Посмотри, кто ты есть» — это достаточное основание лишь для хорошего скандала. Который я тебе и обещаю, если ты не объяснишься. Я ясно выражаюсь?

— Ты всегда ясно выражалась, — ответил ее муж. — Только я все неясно воспринимал. Не видел того, что было у меня под носом, потому что не хотел видеть.

— Ты несешь полную чушь.

— Для тебя чушь. Это естественно. До последней недели я сам посчитал бы это чушью. Чепухой. Глупостью. Полной ахинеей. Чем угодно, только не правдой. Но потом исчезла Шарли, и мне пришлось взглянуть на нашу жизнь без розовых очков. И чем больше я на нее смотрел, тем больше отвратительного в ней находил.

Ив замерла. Их словно бы разделило не только пространство, но и ледяная стена.

— А ты ожидал, что после похищения Шарлотты наша жизнь будет прекрасна? — поинтересовалась она. — После убийства Шарлотты? После того, как ее рождение и смерть стали для всей страны источником нездорового ажиотажа?

— Я ожидал, что ты поведешь себя по-другому. Я ожидал слишком многого.

— Да что ты? И чего же именно ты от меня ожидал, Алекс? Власяницы? Обритой и посыпанной пеплом головы? Разодранных одежд? Каких-то ритуальных выражений скорби, которые ты смог бы одобрить? Ты этого хотел?

Он покачал головой.

— Я хотел, чтобы ты была матерью, — ответил он. — Но понял, что на самом деле ты женщина, родившая ребенка по ошибке.

Ив почувствовала, как ее охватывает жаркий, неистовый гнев.

— Да как ты смеешь предполагать…

— Когда пропала Шарли… — Он умолк, глаза у него покраснели. Он резко откашлялся. — Когда пропала Шарли, ты с самого начала дрожала только за свой политический имидж. Даже сейчас, когда она мертва, ты беспокоишься только о своем имидже. И весь сыр-бор со статьей Лаксфорда тоже разгорелся из-за твоего имиджа. И вот теперь я, мое решение, мой поступок — для тебя не более чем царапинка, портящая твой имидж, выбоинка на твоем политическом пути, нечто, что придется объяснять прессе. Ты живешь в мире, где видимость ставится выше сути. Я был просто слишком глуп, чтобы осознать это, пока не убили Шарли. — Он взялся за дверную ручку.

— Алекс, — произнесла Ив, — если ты сейчас меня бросишь… — Но она не знала, как закончить угрозу.

Он повернулся к ней.

— Я уверен, что ты сумеешь придумать красочный эвфемизм — возможно, даже метафору, — чтобы объяснить журналистам происшедшее между нами. Назови это как хочешь. Мне безразлично. Лишь бы между нами все закончилось.

Он распахнул дверь, сделал шаг в коридор, где его встретил шум ресторанной кухни, потом остановился, обернулся к Ив. Она подумала, что сейчас он скажет что-нибудь об их прошлом, об их совместной жизни, об их готовом прерваться супружеском будущем. Но вместо этого Алекс произнес:

— Пожалуй, самой большой бедой было мое желание найти в тебе любящую душу и вера в то, что желаемое и есть действительное.

— Ты собираешься выступить перед прессой? — спросила она.

Он ответил ей ледяной улыбкой.

— Боже мой, Ив, — произнес он. — Господи. Боже мой.

Лаксфорд нашел ее в комнате Лео. Она разбирала рисунки сына и раскладывала в аккуратные стопки по темам. Здесь были тщательные копии ангелов Джотто, Мадонн и святых. Выполненные быстрыми штрихами изображения балерин и лучших танцоров. Рядом маленькая стопка с животными, в основном белками и мышами. И отдельно, в центре — мальчик, уныло сидящий на трехногом табурете за тюремной решеткой. Рисунок был похож на иллюстрацию к детской книжке. Не из Диккенса ли взял ее Лео, подумалось Лаксфорду.