– Думаю, что он влюблен, – заметила Мария.

– Он сам тебе это сказал?

– Ну да, – начала рассказывать она, наклонившись вперед с лукавым видом. – Пришел сегодня утром ко мне в комнату и показал чудеснейшего скарабея, золотого с эмалью: «Как по-твоему, понравится эта брошка одной девушке?» Он откопал ее у Буччеллати. Штучка красивая, а стоит не так уж и дорого.

– А что за девушка? – спросила Анна, побуждая дочь продолжить рассказ.

– Я похвалила эту брошку, он и растаял. Видно было, что он умирает от желания все рассказать. Тут он и рассказал об этой девушке, с которой познакомился в колледже, а я ему о себе и Франко. В первый раз мы так откровенничали. Я и предложила ему поехать вместе с нами к Примадонне.

– Что это такое?

– Одно местечко, довольно веселое.

– Я так и думала, – разочарованно заметила Анна.

– То же самое сказал и твой сын.

Тем временем слуга поставил на стол десерт из фруктов: вишен, абрикосов, груш и белого винограда с крупными ягодами размером с орех. Рядом стояла корзиночка с клубникой. Мария тут же разрушила это мудреное сооружение.

– Несезонные фрукты всегда приводили дедушку в ярость, – сказала она.

– Да, – подтвердила Анна, думая о своем. – Но Филипп, он все-таки решил поехать с вами к этой Примадонне.

– Ни за что, хоть режь его на куски. Он весь в маму, – сказала Мария, продолжая поглощать фрукты. – Вместо этого он предложил нам отправиться с ним на цыганский праздник.

– К цыганам? Я правильно поняла? – спросила Анна, нахмурившись.

– Вот именно, на цыганский праздник. А точнее, праздник Мануш. Это цыгане из Богемии, они циркачи.

– Это он тебе рассказывал?

– Да, – ответила Мария, принимаясь за корзинку с клубникой. – Каждые десять лет они устраивают этот праздник, и всегда в разных местах. В этом году в Фино Морнаско недалеко от озера Комо. В начале праздника молодая цыганка исполняет танец с медведем. И твой мудрый сын утверждает, что это старинная традиция.

– С чего это Липпи стал интересоваться такими вещами?

– Под влиянием своей американской подружки. Она изучает этнографию или что-то в этом роде и готовит диплом по цыганским обрядам и обычаям.

– Это интересно, – сказала Анна.

– А почему бы тебе не поехать с нами?

– А что, хорошая идея, – загорелась она. – Хоть раз да побудем все вместе.

Огромный костер пылал во дворе заброшенной виллы, озаряя золотисто-красными отблесками ее барочный фасад и высокую стену ограды. Под раскрытым шатром, который напоминал о бродячем цирке и одновременно о каком-то живописном стойбище татар. На троне, богато украшенном каменьями разных цветов, сидела повелительница цыган, старуха без возраста, буквально утопавшая в парче и ожерельях. Пели скрипки, звенели цимбалы, и, сидя на толстых персидских коврах, цыгане подпевали заунывной песне на непонятном гортанном своем языке. Отблески огня освещали шатер, высвечивали лицо старой цыганки.

Анна, которая поначалу ожидала увидеть лишь обычный спектакль для скучающих туристов, все с большим интересом наблюдала этот разворачивающийся перед нею ритуал. Она ощущала на себе его глубокое очарование и какую-то языческую торжественность. Мария, Липпи и несколько их друзей безмолвно стояли рядом.

Звуки печальной песни постепенно затихли, и круг под навесом разомкнулся, чтобы пропустить девушку с огромным бурым медведем, у которого было кольцо в носу. Анна невольно залюбовалась восхитительным личиком цыганки, ее черными волосами, ее бархатистыми щеками и маленькими, еще детскими ушами с висящими на прозрачных мочках двумя гроздьями тонких золотых монеток. На девушке была пестрая юбка, не скрывавшая ее босых смуглых ног, и блузка с глубоким вырезом, едва прикрывавшая грудь и плечи. Медведь вразвалочку двигался рядом с ней, могучий и ленивый. Это был мощный зверь, ростом выше человеческого, с густой бурой шерстью. Он тряс головой, заставляя звенеть серебряные колокольчики на ошейнике, и время от времени высовывал свой влажный язык.

Прекрасная цыганка подошла к трону вместе со зверем, и повелительница протянула ей для поцелуя свою сухую темную руку, отягченную кольцами. По знаку девушки медведь тоже поклонился. Вновь заиграла музыка, и начался странный экзотический танец в кругу хлопающих в такт зрителей, в алых отблесках пылающего костра. Красавица и медведь танцевали с какой-то дикой завораживающей грацией. Острые когти зверя, способные разорвать быка, лишь слегка касались бархатистых щек девушки, которая кружилась вокруг него с акробатической легкостью, позвякивая серебряными колокольчиками своего украшенного разноцветными лентами бубна.

Ощущая на себе чей-то пристальный взгляд и уже догадываясь, чей это взгляд, Анна повернула лицо к трону и увидела глаза сидящей на нем повелительницы. Инстинктивно она сделала жест, привычный Чезаре Больдрани, сделала то, к чему он обычно прибегал в самые ответственные моменты жизни. Она достала из кармана жакета его часы с эмалевым циферблатом и невольно сжала их в кулаке. Этим она привела в действие пружину, запускающую музыкальный механизм, и мелодичные звуки «Турецкого марша» вдруг прозвучали в этом магическом круге. Анна вздрогнула и нажала на кнопку часов, остановив этим музыку. Но сигнал уже был услышан. Никто из стоявших рядом не обратил на него внимания, лишь повелительница уловила этот сигнал. Она подняла свою темную высохшую руку и показала на Анну, шепнув что-то мужчине, который стоял рядом с ней. Круг цыган расступился, и, повинуясь гипнотическому взгляду повелительницы, Анна двинулась по направлению к ней.

Старуха сделала приглашающий жест, и Анна села перед ней на диван, обитый пунцовым атласом. В этом татарском шатре, увешанном парчовыми тканями и устланном старинными коврами, стоял запах ладана и миро. Хозяйка шатра сошла с трона и уселась напротив гостьи в удобном бархатном кресле рядом с круглым арабским столиком, инкрустированным перламутром. Цыганочка, которая танцевала с медведем, впорхнула к ним и устроилась у ее ног.

– Пусть еще раз прозвучит музыка твоих часов, – приказала повелительница цыган, и Анна, которая сама привыкла приказывать, на этот раз повиновалась ей беспрекословно. Она достала часы, и под сводами кочевого шатра, насыщенного восточными ароматами, снова раздались мелодичные звуки Моцарта. На древнем лице повелительницы цыган появилась загадочная улыбка. Старуха протянула руку к часам, и Анна отдала их ей. Вспомнив имя, выцарапанное на корпусе часов, она непроизвольно произнесла его вслух: Долорес.

– Да, – кивнула повелительница, – Долорес – это я. – Рассматривая часы, она словно читала на серебряном корпусе их свое прошлое. – Мне было двенадцать лет, когда я познакомилась с твоим отцом. Ведь ты – дочь Чезаре? – Анна молча кивнула. – Ты никогда не спрашивала, а он не говорил тебе, откуда эти часы?.. Нет, ты его никогда не спрашивала, а он тебе этого никогда не говорил. Теперь он мертв, раз часы у тебя. – Она сжала их высохшей рукой и снова загадочно улыбнулась.