– Теперь мне понятно, почему Бельфегору понадобилось вселяться в тело Гитлера! – воскликнул Ланселот. – Вот уж поистине дьявольский план!

Русский потер ушибленную голову, с надеждой посмотрел на своего ночного гостя и сказал:

– Теперь вы все знаете. На карту поставлена судьба мира и наша с вами в том числе. И я хочу спросить: что вы теперь намерены делать?

– А вы сами-то, Никки, что предлагаете?

– Вообще-то, единственное, что в данной ситуации нам остается, – утопить эту чертову подлодку вместе со всеми ее чертями. А еще лучше – взорвать на ней атомный заряд, чтобы и духу их не осталось, а то рано или поздно объявится какой-нибудь искатель сокровищ, который достанет со дна затаившуюся смерть, и вся эта круговерть начнется сызнова. Честно говоря, неплохо было бы при этом еще и успеть отсюда смыться!

– Легко сказать: «утопить», но как? – не обращая внимания на его последние слова, задумчиво сказал Ланселот. – Нас ведь только двое, оружия нет никакого, а на борту окопалось не меньше роты до зубов вооруженных головорезов, которыми к тому же командует лично сам дьявол.

– Д-а-а, это вопрос… Я думал, вы, как опытный коммандос, знаете.

– Пока не знаю. Но и бездействовать тоже нельзя – скоро меня хватятся, и тогда пиши пропало… Теоретически надо добыть для нас два комплекта эсэсовской формы и оружие – благо каюты не заперты, – затем проникнуть в самый нос лодки, в торпедный отсек и взорвать там пару торпед. Вот и все.

– И все? – с горечью усмехнулся Николай. – За исключением маленькой детали – тогда мы тоже оба погибнем. Нет, вы не подумайте, – конечно, я, как истинный русский, готов с радостью принять славную смерть за други своя, а тем более во спасение мира и всего прогрессивного человечества, но только вот там, наверху у меня остались некоторые неоконченные дела. А нельзя ли еще раз подумать, как бы нам умудриться и всю эту нечисть пустить ко дну, и самим отсюда все-таки выкарабкаться живыми?

– Боюсь, что живыми не получится. Даже если допустить, что мы сумеем заминировать торпеды и будем выходить наружу через торпедные аппараты, воспользовавшись гидрокомбинезонами и индивидуальными дыхательными аппаратами, которые надо еще где-то здесь отыскать, глубина выхода должна составлять не больше трехсот футов – иначе умрем от кессонной болезни с разрывом легких от вскипевшего в крови азота. Поэтому подниматься придется медленно, с перерывами, для чего нужен буйреп. Да, чуть не забыл – кто-то должен оставаться в лодке, чтобы обеспечивать наш выход!

– Другими словами, это невозможно!

– Именно, если, конечно, лодка опустится вглубь и не подвсплывет настолько, что можно будет подняться на поверхность с целыми легкими.

– А когда она «под-всплы-вет»?

– Думаю, что скоро, когда мы пройдем под прибрежным ледником и выйдем в открытый океан. Вероятнее всего дальше плавание продолжится под шноркелем. Это такая труба, которая забирает воздух для дизеля, когда лодка находится в подводном положении, но недалеко от поверхности. Но все равно, нужен человек, который согласится остаться внутри, чтобы заполнить торпедный аппарат водой и выровнять в нем давление с наружным – иначе не открыть переднюю крышку люка. Вряд ли нам удастся уговорить на такой подвиг кого-то из фашистов. Так что придется взрывать как есть.

– Послушайте, попытаться нас взорвать вы всегда успеете, но прикиньте: коли вас не убили сразу, еще на берегу, значит, Бельфегор на вас имеет какие-то виды. Если немножко ему подыграть, то не исключено, что вы сможете получить несколько большую свободу передвижения по лодке, возможно, даже повидаться со своими друзьями и так далее. Вы не находите, что тогда спектр наших диверсионных возможностей расширится. А лезть напролом прямо сейчас, без всякой информации и подготовки, значит, надеяться лишь на голый авось, то есть на чудо. А в чудеса я не верю… хотя, пожалуй, здесь-то как раз всякое может случиться, – добавил он непонятную фразу, на которую Ланселот не обратил тогда внимания.

Но он вынужден был признать, что ученый прав, шансы на успех у них сейчас крайне невелики, и лучше выждать более удобный момент.

– Ладно, я возвращаюсь в свою камеру, а вы пока постарайтесь выяснить, зачем я понадобился этому черту. Завтра, примерно в это же время, я снова к вам загляну… по-соседски. Постучу дважды по три раза.

– Хорошо, но на этот раз я буду держаться от двери подальше, так, на всякий случай. А пока вот возьмите мои часы, вам они будут нужнее.

* * *

Ланселот вернулся в свой карцер и, манипулируя своей импровизированной отмычкой, заперся изнутри. Через три часа охранник принес ему нехитрую еду: кружку кофе и несколько галет. И на том спасибо, ибо со вчерашнего утра у него во рту не было и маковой росинки. Ночью Ланселот повторил свой визит в каюту к Трофимову-Рузовскому. Однако выяснилось – узнать что-нибудь новое или важное тому пока что не удалось, разве что матросы в кубрике, куда его определили на обед, ругались, что покурить теперь выпустят не ранее чем дня через три-четыре, пока наверху не закончится ледник. Однако Ланселот решил не терять времени даром и продолжить свою ночную разведку, чтобы сориентироваться, что называется, на местности и составить план действий. На следующую ночь он снова покинул место заточения и, благословляя беспечность своих альгвазилов, забирался все дальше вглубь чрева гигантской субмарины. Она имела несколько палуб, и на ту, на которой находился он, члены экипажа, видимо, не заходили, так что ночью коридоры были странно безлюдны. Он заглянул в несколько встретившихся на пути кают, но они были темны и совершенно пусты, в них не было ни личных вещей, ни каких-либо других следов, которые остаются в помещении, когда там живут люди, что тоже было удивительно, – ведь обычно на подводной лодке слишком тесно, чтобы оставлять незаселенными целые каюты.

Он продвигался все дальше и дальше, но коридор почему-то никак не заканчивался, хотя, по его прикидкам, он уже прошел по нему расстояние большее, чем была длина самой субмарины. Но самым пугающим было то, что из него не было и выхода, словно он бродил по какому-то заколдованному кругу. Вдруг ему показалось, что кто-то осторожно крадется за ним по пятам. Ланселот резко обернулся, однако прямой коридор за ним, освещенный призрачным светом, был по-прежнему пуст. Он сделал несколько шагов вперед, и сразу же позади вновь послышался тихий, но явственный шелест. Ланселот почувствовал, как липкая холодная струйка скользнула вниз по позвоночнику, но усилием воли он подавил внезапно накативший страх и заставил себя идти дальше. В довершение лампы на потолке вдоль коридора замигали и потухли, как будто кто-то намеренно хотел его запугать. Шорох за спиной прекратился, зато впереди в полной темноте забрезжило какое-то неясное белое свечение. Ланселот остановился, почудилось, что все это ему лишь снится, и надо просто проткнуть мембрану забытья, отделившую от реальности, чтобы снова оказаться в привычном мире. Он больно ущипнул себя за руку, чтобы очнуться, но безрезультатно, – светлое пятно продолжало, колеблясь, медленно приближаться к нему в темноте. Постепенно оно приобретало черты человеческой фигуры, но совершенно бесплотной, поскольку оставалась лишь белым мертвенным сиянием. Ланселот вгляделся, и сердце ледяным комком подкатило к горлу. Это был отец, который умер от рака год назад. Призрак смотрел прямо на него неподвижным безжизненным взором, бледные губы его беззвучно шевелились, будто он хотел что-то сказать, о чем-то предупредить, но слова не могли пробиться сквозь окутывающую его белую пелену смерти. Ланселот шагнул к отцу, протянув вперед руку и пытаясь дотронуться, но поймал в ладонь лишь холодную пустоту. Свечение эфемерной фигуры отца начало ослабевать и через мгновенье совсем исчезло. Вокруг же после этого сгустилась такая непроглядная мгла, что неизвестно было куда ступить. Он беспомощно озирался вокруг, когда краем глаза заметил, что свечение возобновилось и рядом явилось еще одно видение. Оно выглядело ужасно, как долго пролежавший в воде труп: распухшее синее лицо с пустыми глазницами, лопнувшая сморщенная и отвисающая лохмотьями кожа, – Ланселот с трудом узнал Томпсона, который сейчас должен был покоиться на дне Северного моря. Но на сей раз потусторонний гость не собирался хранить молчание, и хотя из его обезображенных губ не вырывалось ни звука, Ланселот прямо в своем мозгу услышал знакомый голос, который твердо произнес загадочную фразу, напомнившую ему апокалиптические пророчества: «Печать сломана, врата приоткрылись, зверь вышел из бездны, но они еще воззрят того, которого пронзили». Затем и это видение исчезло. От всего увиденного голова его пошла кругом, а сердце в груди билось, как отбойный молоток.