– Не кривя душой? Я слишком богат.

Луций увидел, что говорящий одет в тунику и плащ – дорогие, но грязные от долгого заточения в сырой камере. Лицо осунулось, однако под челюстью собрались кожные складки, как будто узник некогда был тучен и слишком быстро отощал.

– Кто поместил тебя сюда?

– А ты как думаешь? Тот же, что и всех.

– Он домогается твоего состояния?

– Перед тем как отправить сюда, он заявил мне в лицо, что чрезмерная зажиточность опасна для простого гражданина. Деньги делают человека кичливым – так он сказал. Как будто выдуманные обвинения, заточение в темницу и вымогательство служат для моего же блага!

– Он предложил тебе выход?

– Меня освободят, как только я соглашусь с ложным обвинением в неуплате налогов и отдам свое состояние.

– Так почему ты еще здесь? Деньги не приносят тебе пользы. Единственная их ценность – в том, чтобы откупиться.

– Я ничего не отдам!

– Друг мой, богатство привело тебя сюда, и оно же позволит выйти на свободу. Важнее же всего, что выкуп освободит тебя и от самих денег, ибо богатство – тоже тюрьма. А человек, который его заберет, лишь упрочит собственное рабство.

– Вздор! – Человек пробурчал что-то непристойное и отвернулся.

Аполлоний тихо заметил Луцию:

– По-моему, этот малый еще не вполне готов воспринять мое послание.

– А как насчет меня? – вмешался третий мужчина, выступая вперед. Он был высок и крепко сложен, но руки у него тряслись. – Мне не помешала бы отвага. Прямо сегодня меня поведут к императору. Сдается мне, я околею от страха раньше.

– Мужайся, мой друг. Я сам только что от императора, однако полюбуйся – я цел и невредим.

– Но ты бесстрашен, это известно каждому. Как тебе удается?

– Я думал о примере, которому не стыдно последовать. Делай то же самое.

– Какой же ты отыскал пример?

– Я вспомнил про Одиссея и опасность, которой он подвергся, когда вошел в пещеру Полифема. Циклоп был огромен и так силен, что его не одолели бы и сто человек. Вид одноглазого чудовища внушал невыносимый ужас, а голос его был подобен грому. Всюду лежали человеческие кости, остатки былых трапез, ибо циклоп пожирал плоть людей. Но поддался ли Одиссей страху? Нет. Он обдумал свое положение и задался вопросом, как победить противника слишком могучего, чтобы применить к нему силу, и слишком свирепого, чтобы вразумить. Тем не менее из логова циклопа выбрался не только Одиссей, но и большинство его спутников.

Голос вновь подал узник, который говорил первым и спрашивал Аполлония про обрезанные волосы и причиненную кандалами боль:

– Ты сравниваешь нашего императора с циклопом? Намекаешь, что его надо ослепить?

Аполлоний шепнул Луцию:

– Я подозреваю, что этот тип – осведомитель. Его предыдущие слова являлись не соболезнованием, а попыткой заставить меня дурно высказаться о Домициане.

Аполлоний обратился к спросившему:

– А что, мой друг, думаешь ты о человеке, который посадил тебя к нам?

Тот пожал плечами:

– Ничего хорошего.

– До чего мягкий нрав – всем бы такой! Разве не найдется у тебя резких слов для того, кто помещает людей в столь гадкое место, обрезает им волосы, заковывает в кандалы, отбирает имущество и своей знаменитой жестокостью заставляет трястись от страха в преддверии допроса?

– Естественно, я испытываю те же чувства, что и все присутствующие.

– Какие же именно? Говори свободно! – призвал Аполлоний. – Мне ты можешь сказать что угодно, поскольку я последний человек на свете, кто донесет на другого. Молчишь? Нечего ответить? А если речь обо мне, то все, что я имею сказать императору, я ему и скажу в лицо.

– Золотые слова! – похвалил человек, боявшийся встречи с Домицианом.

Многие закивали и одобрительно загудели. Было ясно, что осведомитель уже попал под подозрение.

Аполлоний отступил, словно закончил речь, но другие узники побудили его продолжить.

– Расскажи что-нибудь! – попросил один. – Здесь самое ужасное – скука. Поведай нам о твоих странствиях. Ты ведь повидал весь мир.

Аполлоний сел на пол. Заключенные расположились вокруг. Старец описал реки, пустыни и горы, которые видел. Рассказал о людях, которых встречал, и об их диковинных обычаях. Ему внимали упоенно; кое-кто закрыл глаза, унесенный повествованием Учителя в дальние края, вызволенный из темницы образами, которые тот нарисовал в воображении. Луций тоже смежил веки и слушал вместе со всеми.

Аполлоний поведал о том, как на заснеженных хребтах Индийского Кавказа[30]– там, куда не дерзнул пойти даже Александр Великий, – он отыскал место, где боги приковали Прометея за преступную передачу смертным огня.

– Я обнаружил те самые кандалы, что удерживали титана. Они были настолько огромны, что человек мог встать между ними, раскинув руки, и еле коснулся бы железа. Кандалы крепились по сторонам узкой теснины, благодаря чему можно представить, каким гигантом был Прометей. Сам титан давно скрылся. Местные рассказали мне, что однажды, когда в очередной раз прилетел орел Юпитера с намерением осуществить ежедневную кару и вырвать титану внутренности, на Про метея наткнулся Геркулес в одном из своих многочисленных путешествий. Он пожалел Прометея и выбил с небес орла. Внизу, в лощине, я нашел кости огромной птицы, и они были больше любых других, виденных мною. Геркулес разбил оковы и освободил Прометея. Действительно, я отметил, как покорежен металл, но странное дело: его не тронула ржавчина. Должно быть, Вулкан выковал кандалы из какого-то неизвестного смертным сплава.

Измученный событиями дня и убаюканный голосом Учителя, Луций почти задремал. А когда случайно приоткрыл глаза ровно настолько, чтобы видеть сквозь ресницы, обнаружил, что Аполлоний потирает запястья, разминает сухожилия и массирует места, разболевшиеся от оков – которых нет.

Луций распахнул глаза, издав потрясенный возглас. Остальные, в большинстве своем тоже сомлевшие, встрепе нулись и проследили за его взглядом.

– Оковы! – воскликнул один. – Он снял кандалы!

– Неужели? – Аполлоний рассеянно огляделся, словно что-то потерял. – Так и есть. Вот только негоже гвардейцам застать меня в таком виде. Они ужасно расстроятся.

Он ненадолго повернулся спиной и выполнил ряд странных движений, ссутуливаясь и наклоняясь то в одну, то в другую сторону. Когда он вновь обратился к людям лицом, кандалы оказались на месте.

– Вот так-то лучше, – сказал Аполлоний и потряс оковами так, что металл глухо звякнул.

И старец завел новый рассказ, на сей раз о своих молодых деньках в Вавилоне, где он познакомился с парфянским царем Варданом и его астрологами-халдеями.