Вскоре советский военный трибунал приговорил их к двадцати пяти годам. После приговора они встретились еще раз в большом пересыльном лагере во Львове. Рауэккер стоял по одну сторону колючей проволоки, а его жена по другую. Труда прилагала все усилия, чтобы избежать этапирования в Сибирь. Она снова написала письмо в МВД, в котором изложила новую версию. Офицер, принимавший это письмо, в ответ лишь рассмеялся:

– Мне кажется, что вы забыли, что имеете дело с МВД.

Рауэккер рассказывал мне, как ему во львовской пересылке было хорошо и что он был счастлив, распростившись с подвалами баденского управления МВД, где его постоянно держали в одиночке. Во Львове было очень оживленно. Из стран, занятых советскими войсками, постоянно прибывали большие и малые транспорты с заключенными. Все они могли спокойно разговаривать, свободно передвигаться, три раза в день получали еду. Двадцатипятилетний срок заключения Рауэккер не принимал всерьез. Он думал, что пробудет в Сибири всего лишь несколько месяцев, полюбуется сибирскими пейзажами, а затем скорым поездом вернется на родину, где его встретят с флагами и музыкой. Отдохнув с дороги, он отправится к пославшему его на задание «хозяину» и, держа в руке рюмку виски, расскажет ему о житье-бытье в Сибири. И после этого получит самое главное – чек на кругленькую сумму. Под руку с Трудой он обойдет крупнейшие венские универмаги, а затем на Французской Ривьере они будут отдыхать от сибирских воспоминаний.

Так размышлял Рауэккер и подобные ему каппы, штифты и другие.

В первый раз Рауэккер засомневался в реальности своих мечтаний в тот момент, когда его вместе с шестьюдесятью заключенными втиснули в вагон, прицепленный к длинному составу, и отправили в неизвестном направлении. Эта поездка длилась бесконечно долго. Двери вагона открывались лишь один раз в день для того, чтобы выдать заключенным их паек: хлеб, кусочек селедки, два кусочка сахару и немного воды. Хуже всего приходилось ночью, когда главным желанием было хоть немного отдохнуть от жары. Но это было невозможно, так как на каждой станции охранники стучали по вагону деревянными молотками. Пока ехали по Европе, питание было регулярным, но когда миновали Урал, о сахаре всем пришлось забыть, а воду приносили только тогда, когда заключенные на станции хором начинали кричать: «Воды! Дайте воды!»

В Челябинске их отправили в пересыльный лагерь, где, наконец, они помылись и очистились от вшей. В эти три дня они получали и горячую похлебку. Затем двинулись дальше. Рауэккер «путешествовал» тридцать четыре дня. В это время ему было не до мечтаний, он думал лишь о воде, хлебе и отдыхе. О Труде он почти не вспоминал, а она ехала в том же транспорте, только в другом вагоне. Когда прибыли в Тайшетскую пересылку, он был счастлив, что снова может вытянуть ноги, прогуляться по зоне и иногда через ограждение из колючей проволоки поговорить со своей женой. В Тайшетской пересылке Рауэккер встретился с заключенными, прошедшими уже через разные лагеря Озёрлага. От них он узнал такие вещи о лагерной жизни, что начал подумывать о том, как бы поскорее вернуться в Европу. Заключенным он стал рассказывать о возможностях побега. Более наивные слушали его с интересом, другие же старались запомнить каждое его слово, чтобы потом обо всем известить МВД. Из пересылки Рауэккера отправили в лаготделение 05, где он работал лесорубом. И неустанно искал тех, кто был готов к побегу.

Однажды случилось такое, что почти полностью перечеркнуло все его планы. Во время работы в тайге Рауэккер не услышал предупредительного возгласа «бойся!», который подают перед падением дерева. Срубленное дерево свалилось прямо на него, его едва удалось вытащить. Но вместо обезображенного тела глазам спасителей предстал живой и почти невредимый Рауэккер. Ствол перебил ему лишь левую ногу. Его отправили в больницу, а через два месяца выписали. С тех пор он мог передвигаться только на костылях. Одна нога сделалась короче другой. Его отправили в инвалидный лагерь, где он и продолжил свою деятельность. Среди инвалидов он быстро нашел людей, готовых к побегу. Но, поскольку у следователей МГБ работы было немного, его арестовали, бросили в тюрьму и обвинили в подготовке вооруженного восстания. Рауэккер все отрицал. Тогда в МГБ вызвали свидетелей, которые стали повторять все его слова на Пересылке. Другие же прямо в лицо ему говорили, что он организовал их в 05-м лаготделении. Восемь свидетелей давали показания против него, а он отвечал: все это клевета, как бы это он, калека, смог руководить восстанием?

Он часто демонстрировал мне свое умение ходить без костылей. Кажется, в МГБ это тоже было известно. Каждый раз, когда нас выводили на прогулку и когда Рауэккер брался за свои костыли, надзиратель говорил ему:

– Оставь ты эти костыли, ты можешь и без них. И не жди, что мы их у тебя возьмем.

Я находился в тюрьме уже двадцать дней. Меня снова вызывали на допрос в управление МГБ. Когда появился тот самый офицер без знаков различия, мой следователь произнес:

– Идемте, с вами хочет поговорить начальник.

Я вышел вслед за ним в приемную, где сидела молодая женщина в форме лейтенанта МГБ. Увидев нас, она постучала в дверь и вошла, а через несколько минут вышла и разрешила нам войти в кабинет начальника.

Я оказался в просторной комнате. На полу лежал толстый ковер, на стенах висели портреты Сталина, Молотова и Берии. За письменным столом сидел, откинувшись на стуле, тучный мужчина с погонами полковника, круглолицый и светловолосый. Я знал, что это полковник Саломатов, начальник Тайшетского Управления МГБ. Полковник взглянул на меня и рукой указал на стул. Я сел. Мой провожатый сел с правой стороны от него.

– Как вы себя чувствуете? – спросил полковник.

– Не особенно хорошо.

– Что так? Вам кто-нибудь доставил неприятности?

– Уже сам факт, что я снова нахожусь в следственной тюрьме, достаточен для того, чтобы так себя чувствовать.

– Вы надолго здесь не задержитесь. Вы должны разъяснить нам еще кое-какие вещи. Речь идет о нашем клиенте, который находится с вами в одной камере.

– Вы имеете в виду Рауэккера?

– Да.

– Я этого человека совсем не знаю, – ответил я.

– Рауэккер ваш земляк.

– Да, но это совсем не означает, что мы с ним должны быть знакомы.

– Вы были с ним в одной камере две недели.

– Если вас интересует мое мнение о Рауэккере, то могу вам сказать, что его не нужно воспринимать всерьез. Он авантюрист, каких я в лагере встречал часто.

– Вы наивны, если полагаете, что таких опасных людей, как Капп, Рауэккер и им подобных, не следует воспринимать всерьез.

– Следственные органы имеют право воспринимать таких людей, как они того желают, но если вас интересует мое мнение, то я повторяю, что все то, что они делают, – детские игры, которые не следует принимать всерьез.

– Есть ли у вас вопросы? – обратился полковник к моему следователю.

Тот отрицательно покачал головой.

– Ну, тогда все! – сказал полковник.