Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Храни вас Бог, графиня, — крикнул какой-то смельчак, помахав шляпой.
Изабель наклонила голову, улыбнулась и велела Эстасу, возглавлявшему ее свиту, сунуть ему пригоршню серебра.
Проезжая по двору, она поняла, что Мальборо потребуется серьезный ремонт и укрепление стен. В воздухе висел запах горелого дерева, и каменная кладка была сильно повреждена стенобитными машинами. Соломенные крыши некоторых построек сгорели, и взгляду открывались обугленные, похожие на ребра, стропила, а от двух складов на земле остались только две черных зияющих дыры.
— Граф тоже здесь, миледи, — сообщил конюх, помогавший ей спешиться. — Он прибыл около полудня.
Изабель испытала приятное удивление. Она думала, что Вильгельм в сорока милях отсюда, в Винчестере. Но, с другой стороны, это было всего полтора дня пути, а если менять лошадей, то и меньше. Это объясняло появление новых палаток во дворе.
Вильгельм с их старшим сыном находились в покоях, расположенных над большим залом. Они склонились над столом, заваленным свитками пергамента с картами и схемами. При виде отца и сына, склонившихся над работой, негромко и неторопливо беседующих о чем-то, Изабель накрыло волной чувств. Тут были и любовь, и тоска, и умиление. Она вскрикнула от радости, когда Вильгельм сообщил ей, что Вилли присоединился к Генриху. Но для нее мир был пока чем-то очень далеким. Изабель видела сына впервые с прошлой зимы в Кавершаме.
Вилли поднял глаза и взглянул на нее. Он не дрогнул, но она почувствовала его изумление, потому что ее эта встреча тоже ошеломила. Она чуть не опустила взгляд, но собралась с духом, надела на лицо улыбку и пошла навстречу ему и его отцу. Вильгельм задал сыну вопрос и, когда тот на него не ответил, поднял голову.
— Изабель! — он обогнул стол и пошел к ней, чтобы взять ее за руку. — Ради Бога, что ты тут делаешь?
Несмотря на то что в его взгляде было и удовольствие, и легкое осуждение, Изабель бросилась вперед, чтобы поцеловать его заросшую бородой щеку.
— По-моему, я навещаю сына и мужа. Похоже, вам удалось взломать дверь, так что мне не придется спать в палатке, — ей с трудом удавалось поддерживать легкий тон. Она повернулась к своему сыну: — Может, мне и надо было остаться в Глостере, но я решила, что игра стоит свеч.
Губы Вилли шевельнулись, и на какое-то мгновение она подумала, что он пытается подавить ярость. Или мучительно ищет силы вести себя с ней сдержанно и дипломатично. Но он вдруг наклонился вперед и расцеловал ее в обе щеки.
— Мама, — сказал он, а затем вдруг добавил: — добро пожаловать, хотя Мальборо пока не годится для приема леди. В уборных воняет, стены не отделаны тканью, свечей нет, а среди мусора на полу полно блох…
Он замолчал, судорожно глотая, сжимая и разжимая кулаки.
Ее глаза словно подернулись пеленой.
— Неужели ты думаешь, что меня это волнует?
— У себя дома — да, — голос Вилли напрягся.
— Я могу сделать исключение.
Они долго стояли в замешательстве, а потом он протянул руки и обнял ее. Они стояли, приникнув друг к другу, как терпящие кораблекрушение моряки. Слезы радости и горечи бежали по лицу Изабель. Вилли сжимал ее так сильно, что было больно, но она этого не замечала.
— Я знаю, что ты ничего не могла сделать, я сейчас это понимаю, — тихо произнес Вилли, — ты не могла за всем уследить, это не твоя вина, винить нужно было кого-то другого.
— Теперь все позади, все кончено… Ну, ну, успокойся.
Она чувствовала, насколько крепким и несгибаемым он стал. Это был настоящий мужчина, ничего мальчишечьего в нем не осталось. Он отстранился от нее и вытер глаза рукавом.
— Это никогда не кончится, — каменным голосом произнес он, — пока мой последний вздох не отлетел. Все уже никогда не будет по-старому, но теперь, по крайней мере, у меня есть силы двигаться дальше… как у этой трехногой псины, что раньше жила у Махельт.
— Трипс, — она, дрожа, улыбнулась. — Его звали Трипс.
Вилли улыбнулся ей в ответ.
— Точно, — сказал он. — У нас с ним родство по духу.
— Вилли послал ко мне гонца с сообщением, что Мальборо вот-вот падет, — рассказал ей Вильгельм, когда они оказались в его походной постели. — Я хотел помочь ему в решающей атаке, но к тому времени, как я приехал, гарнизон уже сдался, и Вилли завладел замком. — Он притянул ее ближе к себе. — Но я и молиться не смел о том, чтобы ты оказалась здесь.
— Я хотела поговорить с Вилли, — приникнув к нему, Изабель играла завязками его рубашки. — Я знала, что он не поедет в Глостер, поэтому приехала сюда.
— Ты храбрая женщина, любовь моя.
Она приподнялась, опершись на локоть, и взглянула ему в глаза, стараясь понять, не подшучивает ли он над ней, но известняковые стены отбрасывали зеленоватый отсвет на все, что находилось в комнате, а в открытые окна смотрели темно-синее небо и полная луна, поэтому выражение лица Вильгельма трудно было разобрать.
— Нет, — ответила она, — я просто мать. Я больше так не могла. Мне было не уйти от этой муки, как не уйти от самой себя.
— Да, — согласился он, — и я действительно считаю тебя смелой.
Он погладил ее плечо и вздохнул:
— Мне завтра нужно вернуться в Винчестер. Жаль.
— Я поеду с тобой, — сказал Изабель. — Детям в Глостере я сейчас не нужна, и к тому же у них полно нянек и слуг.
Вильгельм засопел с притворной обидой:
— Ты считаешь, что я Нуждаюсь в присмотре больше, чем мое потомство?
— Несомненно, — ответила Изабель. — И, прежде чем ты скажешь, что это опасно и ты не хочешь, чтобы я следовала за армией, я напомню тебе об Ирландии и Килкенни. Я напомню тебе, что была с тобой в Нормандии, вынашивая Вилли.
Кровать затряслась от его беззвучного смеха.
— Ты знала, что Болдвин, упокой Господь его душу, волновался за меня? Он восхищался тобой, но считал, что ты часто не знаешь своего места. Он говорил, что я слишком тебе потакаю.
Изабель подумала, не возмутиться ли ей, но решила, что не стоит.
— Мне тоже нравился Болдвин, — сказал она, — он был хорошим человеком, но о женщинах не знал вообще ничего. Если бы я вышла замуж за него, либо он заслужил бы меня в первый же год нашего супружества, либо я подсыпала бы ему болиголова за ужином. Я знаю свое место: оно подле моего мужа.
— Я не собирался тебе отказывать, все равно это пустая трата времени. Поезжай со мной, если хочешь, но будь готова к долгим переездам, жизни в палатке и тому, что каждый день придется есть похлебку.
— Идиллия! — легко согласилась она. — Я буду стирать твою одежду и каждую ночь спать с тобой под звездами.
Он рассмеялся и обнял ее.
— Значит, станешь прачкой. Это любопытно. Я еще никогда не любил прачку.