Черчилль-то безусловно стремился это сделать. Если даже в разговорах сo своим доктором лордом Мораном он частенько твердил о том, что «русские после войны займут доминирующую позицию в Европе» и что это надо предотвратить, то уж наверное и в беседах с влиятельными американцами он данную тему тоже затрагивал. Однако никакой поддержки он не получил. Его предположения выслушивали и говорили ему, что в ноябре 1944 г. в США будут выборы, что президент Рузвельт выдвигает свою кандидатуру на беспрецедентный четвертый срок, что важно сначала закончить войну с Германией, а уж потом договариваться с Россией, что американский народ хочет как можно скорее дeмобилизовать армию и «вернуть мальчиков домой» и что «помощь России будет нужна против Японии».

Рузвельт отказал ему даже в малости: Черчилль попросил его подписать его письмо к Сталину с просьбой «помочь восставшей Варшаве», Рузвельт ответил ему в том смысле, что сейчас это несвоевременно и что есть вещи поважнее. По-видимому, «лондонское» польское правительство он уже списал со счетов.

Именно тогда Черчилль и решил, что раз ему не удалось заручиться помощью Рузвельта против Сталина, он должен попробовать поговорить со Сталиным сам. Чем он надеялся убедить его, совершенно неясно – ни сил, ни возможности на противостояние с СССР у Великобритании не было. Черчилль, однако, решил попытаться. Он обладал необычным для политика свойством.

По-видимому, у него была совесть.

Визит Черчилля в Москву состоялся в октябре 1944 г. Из своих сотрудников в этот раз он взял с собой только Идена – разговор предположительно должен был ограничиться только внешнеполитическими вопросами и не касаться ничего прочего.

Сталин оказался прекрасно подготовлен к встрече – его снабжали вполне качественной и достоверной информацией о его английских союзниках.

Дело было поставлено настолько хорошо, что из английских источников удавалось узнать многое не только об английских делах, но и о Германии.

Вот цитата, взятая с интернетного сайта Службы внешней разведки России:

«Агентурный аппарат разведки в Великобритании:

С началом войны резидентура в Англии имела на связи ряд ценных агентов, завербованных в 30-е годы. Среди них особо выделялась знаменитая «Кембриджская пятерка», привлеченная к секретному сотрудничеству на идейно-политической основе выдающимся разведчиком-нелегалом А. Дейчем. Ким Филби, занявший в годы войны важный пост в британской разведке, передавал советской разведке материалы британской разведки и контрразведки. Другие члены «пятерки» – Г. Берджес, Д. Маклин, А. Блант и Д. Кэрнкросс обеспечивали доступ внешней разведки к секретным документам военного кабинета, к переписке Черчилля с Рузвельтом и другими главами государств и правительств, министра иностранных дел А. Идена с послами в Москве, Вашингтоне.

Всего за годы войны из Лондона поступило около 20 тысяч разведывательных материалов, 90 процентов из которых были подлинными документами. Информация лондонской резидентуры имела особо важное значение в начальный период войны, когда советское руководство ощущало колоссальный дефицит сведений по Германии».

Как мы видим, Павел Михайлович Фитин, молодой начальник 1-го Управления (внешняя разведка) НКГБ – МГБ СССР (ему в 1944 году было всего 37 лет), хорошо знал свое дело.

Немудрено, что Сталин раз за разом отказывал союзникам в просьбе установить обычную «миссию связи» – практику размещения в штабах друг друга офицеров союзных стран для координации военных действий. Он отвергал саму идею – по-видимому, видел в этом узаконенную форму шпионажа.

Выгоды в обмене информацией он не находил и имел для этого, как мы видим, вполне хорошие основания.

У Черчилля, по-видимому, не было ничего подобного. Службы Блентчли Паркс наверняка слушали не только германские, но и советские радиосообщения, однако завести средства агентурной разведки в государстве вроде Советского Союза – дело трудное, если не невозможное.

Принимали английскую делегацию в Москве исключительно радушно, по заведенному со времени предыдущей встречи образцу Черчилля встречал Молотов. Черчиллю и Идену предоставили отдельные коттеджи. Первая встреча состоялась в 10 вечера, и присутствовали на ней только шесть человек: Сталин, Черчилль, Молотов, Иден, британский переводчик майор Бирс и советский переводчик В.Н. Павлов. Черчилль высоко его ценил и говорил, что с англичанами он разговаривает, как англичанин, а с американцами – как американец. Он и по-немецки говорил так, что, по слухам, в 1940 г., на переговорах с Молотовым, Гитлер спросил его: «Вы немец?»

(Иногда утверждают, что этот вопрос Гитлер адресовал Бережкову, но Бережков был переводчиком Деканозова, а не Молотова. Молотову же беседу с Гитлером переводил именно В.Н.Павлов.)

Стороны согласились пригласить на встречу представителей польского «лондонского» правительства, и Черчилль немедленно вызвал их в Москву телеграммой.

Обнаружив, что Сталин согласен наконец с ними поговорить (он отказывался иметь с ними дело, предпочитая признавать в качестве «польского правительства» не их, а так называемый «Люблинский Комитет», сформированный в Советском Союзе), Черчилль предложил ему на рассмотрение тут же нарисованную им на бумаге таблицу распределения влияния:

1. Румыния: русское влияние 90 %, все остальные – 10 %.

2. Греция: англичане/американцы – 90 %, СССР – 10 %.

3. Югославия: англичане/американцы – 50 %, СССР – 50 %.

4. Венгрия: англичане/американцы – 50 %, СССР – 50 %.

5. Болгария: англичане/американцы – 25 %, СССР – 75 %.

Сталин поглядел на лежащую перед ним записку Черчилля и немедленно, не раздумывая, пометил ее синим карандашом, выражая согласие.

Черчилль спросил: «Не выглядит ли слишком циничным то, что мы решаем вопросы, от которых зависят судьбы миллионов людей, в такой легкой манере? Не лучше ли сжечь эту бумагу?»

«Нет, – ответил Сталин. – Сохраните ее».

Черчилль заключенному столь быстро «процентному» соглашению был очень рад. Но история эта интересна не только сама по себе. С ней связанo и некоe дополнительнoе обстоятельствo.

Черчилль не вставил в свою «таблицу» Польшу.

Про людей известных и популярных всегда рассказывают всякого рода занятные истории, а уж про известных и популярных генералов – тем более. Про Монтгомери, выслужившегося из рядов, рассказывали такую историю: когда он в чине майора заведовал физической подготовкой своей части, его вызвал к себе командир полка и сказал, что ожидается товарищеский матч по футболу с соседней частью и что его надо выиграть.

«Слушаюсь, сэр!»– браво ответил майор Монтгомери.

«Но имейте в виду, майор, – продолжил командир, – соседей обижать не надо, так что счет должен быть не слишком крупный, щадящий их самолюбие».