Пока я пытался понять, что это такое, Змей снова повторил свою любимую фигуру высшего пилотажа – «кобру», на этот раз держась подальше от разбушевавшегося старшего лейтенанта. Он уже приподнял свою голову и разинул пасть, собираясь окатить нас еще одним фонтаном дымного пламени, но в этот момент настигавшая Змея темная масса, врезалась наконец, точно между его крыльями.

Змей Горыныч, подавившись уже вылетавшим из пасти факелом, рухнул на брусчатку площади, ломая себе крылья, лапы, шею…

А над площадью разнесся рев десяти атакующих «Черных акул» и под черным днищем нашего спасителя вспыхнуло короткое ярко-оранжевое пламя!!

В этом пламени, в этом реве и перекрывавшем его вопле «Ага» на посадку шел везделет бабы-Аги!!!

Володьша быстро убирал своих зверей с предполагаемого места приземления бабкиного чугуна, Макаронин орал что-то бессмысленное и приплясывал на месте, приветствуя отважную старуху, Людмила смотрела на все происходящее совершенно обалделыми глазами, а я глупо улыбался, разглядывая торчащую над обрезом чугунка физиономию нашей бабушки.

Разгром противника был полный!!!

Везделет опустился совсем рядом с нашим помостом, баба-Ага вскочила на его борт и, тряхнув зажатым в кулаке ухватом, заорала, гладя на меня:

– Эй, милок-говорунок, как дела-делишки?!

– Теперь – отлично! – Заорал я в ответ.

Бабка глянула на Людмилу и ощерилась в лукавой ухмылке:

– Эту, что ль, девку выручать-то шел?!

– Эту, бабуль, эту!.. – Немедленно вмешался в разговор Макаронин.

Старуха недовольно покосилась на Юрика, но встретив его открытую, донельзя радостную улыбку, чуть оттаяла:

– И ты… лейтенам… здеся?.. Что, опять меня в… этот… в участок поташшишь?!

– Какой участок, бабуля-красотуля!! – Заревел Макаронин в ответ. – Тебе медаль вручать надо, за борьбу с пердодактелями!! Вон он, валяется!!

Макаронин подался вперед, пытаясь рассмотреть Змея Горыныча, рухнувшего на площадь, и вдруг воскликнул:

– Эй, а где этот… шестирылый херувим?!!

Я тоже шагнул вперед и быстро оглядел площадь – Змея Горыныча не было!!

И тут подал голос Володьша сын Егоршин:

– Эй, старший лейтенам, а Змей-то вот он! Назад в человека перекинулся!

– Где?!! – Рявкнул Макаронин и бросился прочь с помоста…

И именно в этот момент в доски настила разом ударили восемь раскаленных до нестерпимо-белого сияния, брызжущих искрами шаров!

Я крутанулся на месте и замер. Восемь окон в верхнем этаже дворцового фасада были распахнуты настежь и во всех восьми виднелись высокие фигуры в алых балахонах с длинными посохами в руках. На верхушках всех восьми посохов вновь набухали пышущие белым огнем шары!

«Против восьми магов я не потяну!» – мелькнуло в моей голове.

Мгновенно подхватив Людмилу на руки, я одним прыжком перемахнул на палубу везделета, поставил девушку на настил палубы и развернулся в сторону дворца. Как раз в этот момент огненные шары сорвались с посохов и устремились в нашу сторону. Я выбросил вперед ладони, возводя силовой щит, и он успел принять удар на себя… вот только я не смог вовремя разорвать с ним контакт! Мои руки пронзила резкая боль, кожа на них тут же покраснела, а на подушечках пальцев вздулись огромные волдыри!

Сдержав стон, я прыгнул к борту и крикнул:

– Юрка, Володьша, живо на везделет!! Уходим!!!

– Сорока, я остаюсь, – тут же отозвался Володьша, – мне зверей надо увести!! Погибнут звери!!

Шептун выскочил из-под везделета и бросился к той самой улице, по которой его армия ворвалась на площадь. Медведи бежали за ним следом что-то злобно рыча, а Володьша отвечал им таким же сердитым рыком. Отбежав метров на десять, он вдруг задрал голову и над площадью разнесся долгий тоскливый вой! Повинуясь этому вою волки, кабаны и даже лоси стали медленно отходить к той же улице, а мелкое зверье – рыси, лисы… растворились между окружавшими площадь домами.

– Макаронин!! Ты где?!! – Рявкнул я, и тут же услышал пыхтящий голос Юрика под самым бортом чугунка:

– Да лезу я! Лезу!!

Я быстро развернулся в сторону бабы-Аги и увидел, что старуха продолжает стоять на борту везделета, выставив перед собой свой ухват, и с его рогов часто сыплются короткие фиолетовые молнии, исчезающие в открытых окнах дворца.

Словно почувствовав, что я смотрю на нее, старуха, не оборачиваясь, крикнула в рифму:

– Давай, милок-говорунок, поднимай мой чугунок, я пока нас прикрою, а то мне эти пироманы всю навигационную магию раздолбают!!

И действительно, алых фигур в окнах не было, старуха буквально не давала им высунуться!

Бросив короткий взгляд в сторону застывшей на палубе Людмилы, я крикнул ей:

– Ничего не бойся и… лучше сядь на пол!!

Она немедленно уселась на настил палубы, а я одним броском оказался в управляющем луче везделета.

И снова на меня накатило знакомое ощущение возможности полета, только теперь я действовал и более уверено и более осмысленно. Быстро поймав голубой луч управления, я плавно оттолкнулся от земли и, сразу же перейдя на зеленый луч, устремился вертикально в небо.

– А как же Юрка! – Воскликнула Людмила, и в этот момент через борт чугунка перевалилось бездыханное тело… рыжего Коляна, а следом за ним показалась багровая физиономия старшего лейтенанта Макаронина.

Перебравшись на палубу, Юрик перевел дух, потом неприязненно посмотрел на своего бывшего дружка и недовольно пробасил:

– Маленький, зараза, а тяжелый!!

– Зачем ты его с собой взял?.. – Неприязненно спросила Людмила, отодвигаясь от тела, валявшегося на палубе, словно тряпичная кукла. – Он же наверное уже… того… помер!

– Живой!.. – Уверенно ответил Юрка. – А взял за тем, чтобы он еще какой гадости не придумал!..

Баба-Ага спрыгнула с борта и, проходя мимо меня негромко буркнула:

– Хватит вверх тянуть, думай, куда подаваться будем!..

Затем, подойдя к бездыханному телу, небрежно потыкала в него ухватом и подтвердила слова Макаронина:

– Живой, шельмец, только очухается нескоро, здорово я его приложила!

В ее голосе звучало искреннее удовлетворение! Она с довольной улыбкой повернулась ко мне, и тут ее лицо стало совершенно серьезным:

– Э-э-э… милок-говорунок, да ты у нас больше всех пострадал!

Людмила немедленно вскочила на ноги и бросилась ко мне. Баба-Ага уже держала мои руки в своих и внимательно оглядывал мои обожженные ладони.

А я совершенно забыл о них. Противоболевой блок, поставленный мной почти машинально, избавил меня от страданий, а дальше мне стало не до собственных рук. Только теперь я увидел в каком они плачевном состоянии.