— Это серьезное решение, — заметил Тошан, сидевший рядом с ними. — Я разговаривал об этом с Людвигом. Он хочет познакомить детей со своей семьей и, если возможно, обосноваться у своих родителей в Баварии, возле города Бамберг.

— Мы так и сделаем, — подтвердила Шарлотта. — В Германии ему больше не придется прятаться. У нас наконец начнется нормальная жизнь, и мы сможем пожениться.

— Делайте, как считаете нужным, — согласился Жослин. — Но нам будет тебя не хватать, маленькая сумасбродка, как не хватало все эти годы.

— Я буду вам писать, — пообещала молодая мать.

Огонь в камине угасал, свечи на елке и на столе догорали. На улице дул сильный ветер, он завывал в трубе и сотрясал ставни, которые, однако, были крепко заперты.

— Рановато для снежной бури, — заметил метис. — Думаю, будет лучше нам всем лечь спать. Я накрою угли золой и принесу дров.

При помощи близняшек и Кионы Мадлен навела порядок в комнате. Как всегда, с улыбкой индианка пожелала всем доброй ночи. Она чувствовала себя усталой после долгого хлопотного дня и вечера, богатого на эмоции.

— Всем доброй ночи и счастливого Рождества! — сказала она. — Завтра я встану первой и напеку блинов.

— Ты просто сокровище, — ответила Лора.

В комнату вернулась Эрмин. Она с сожалением увидела, что большая кухня погрузилась в молчаливый полумрак после царившего в ней праздничного оживления.

— Праздник закончился, — вздохнула она. — Папа, мама, ваша постель готова. Я еще раз хочу вас поблагодарить за то, что вы приехали. Это было смелым поступком!

— Смелым? Ну что ты, милая, — возразила ее мать. — Нам оказали здесь поистине королевский прием, и я пережила восхитительные моменты. Увы, я выпила лишнего и уже не держусь на ногах. Кстати, я привезла тебе твою почту. Три письма — наверное, поздравления с Рождеством. А я получила красивую открытку из Парижа, угадай от кого… От нашей милой Бадетты! Она пишет, что не очень довольна своей работой во Франции и подумывает вернуться в Канаду. Я бы очень этого хотела. Она такая приятная и интересная женщина!

— Да, — согласилась Эрмин. — И мне очень нравится Бадетта. Вот увидишь, она к нам вернется.

Лора вынула из своей сумки маленькие конверты, вручила их дочери и нежно поцеловала ее.

— Доброй рождественской ночи, моя замечательная доченька, красивая и великодушная…

Они обнялись с тихим смехом. Жослин поцеловал Эрмин в лоб, затем настала очередь детей. Мукки показал Луи скамьи, где им предстояло спать.

— Мы будем ночными часовыми, — добавил он. — Поверь мне, не так-то просто спать, когда бабушка Одина храпит.

— Она останется в кресле? — удивился мальчик.

— Да, и лучше ее не беспокоить!

Эрмин проводила родителей в их комнату, затем вернулась и села под елкой, чтобы лучше рассмотреть игрушки, которые смастерил Людвиг.

— Констан будет на седьмом небе от счастья, — вполголоса сказала она мужу.

— Не сомневаюсь, это отличный подарок от Санта-Клауса.

Маленький фонарь был еще включен, поэтому она смогла прочесть свои письма. Овид Лафлер поздравлял ее с новым, 1947 годом открыткой с сельским пейзажем, украшенным серебристыми блестками. Учитель был очень краток, закончив фразой «с дружескими воспоминаниями», адресованной всей семье. Затем, без особого удивления, Эрмин прочла послание от Родольфа Метцнера, довольно традиционное, внутри роскошной открытки, белой с золотом: Дорогая Эрмин, пусть этот год принесет много счастья вам и вашим близким.

Она тряхнула головой, не понимая, как этот почти пятидесятилетний мужчина мог ей понравиться. Проведя пять месяцев рядом с Тошаном, она была больше, чем когда-либо, влюблена в своего мужа. К привычной страсти в их отношениях добавилось доверительное согласие. «Как я могла сомневаться в своих чувствах к Тошану, будь то во время войны или в присутствии Родольфа? — спрашивала она себя. — Как только я оставалась одна, я тут же теряла почву под ногами, и это было очень глупо. Стоит только вспомнить о том, как однажды вечером я бросилась на шею Овиду! И позволила себя ласкать! С Родольфом я тоже была чересчур мила. Отныне я буду сильной и сумею защитить себя от всевозможных обольстителей».

Третье письмо пришло от Лиззи, помощницы режиссера Капитолия. Это послание огорошило Эрмин, и ей пришлось перечитать его два раза. «Что это значит? — недоумевала она. — Лиззи упрекает меня в том, что я расторгла свой контракт с Голливудом, и утверждает, что директор Капитолия разъярен, поскольку эта роль могла бы пойти на пользу моей карьере, а также репутации театра в целом. Но я ничего не расторгала! Что за нелепая история?»

Тошан подошел к ней, заинтригованный ошеломленным выражением ее лица.

— Ничего не понимаю! — тихо сказала она. — Идем спать, я расскажу тебе об этом завтра.

— Но о чем?

— О Лиззи! Она почему-то считает, что это я отказалась сниматься в Голливуде, что я предпочла свою семью профессиональному успеху. Но ведь это не так — они сами нашли другую актрису.

— Какая разница! Я очень рад, что ты проводишь эту зиму здесь, в плену снегов и моих объятий. Плевать нам на славу и деньги.

Тошан со смехом потянул ее к себе, вынудив подняться, и обнял. Он вдохнул запах ее тела и поцеловал теплыми губами ложбинку между грудей. Она ослабла в его руках, томная, захмелевшая от шампанского.

— Ты прав, любимый, — согласилась она. — Когда-нибудь я получу этому объяснение, но все это не важно. Мне лучше здесь, с вами, с тобой. Ты сделал мне такой чудесный подарок, пригласив моих родителей и брата!

Некоторое время они стояли обнявшись, слившись губами в поцелуе, счастливые оттого, что находятся под крышей своего дома, в тепле, вместе со своей семьей. Этой ночью им предстояло вести себя скромно, поскольку они делили комнату с Мадлен, но вынужденный период целомудрия лишь распалял их желание, которое так часто заставляло вибрировать их тела. На протяжении долгих зимних ночей у них еще будет время наверстать упущенное.

* * *

Несмотря на смутный страх, Киона уснула, как только легла, прижимая к груди плюшевого мишку. Ей казалось, что она избавилась от своих способностей, по крайней мере, временно. Акварели Лоранс, равно как и фотографии Мартена Клутье, не пробудили в ней ничего паранормального.

Короткий визит Делсена стал для нее грустным инцидентом, за который она сама несла ответственность. То, что шокировало или напугало бы другую девочку ее возраста, казалось ей заурядным фактом благодаря ее проницательности и развитому интеллекту. Служащие пансиона развратили Делсена, очернили его душу. Если юный индеец вел себя плохо, в этом не было его вины. Его гнев не знал границ: это делало его жестоким, безжалостным и порочным.

Он даже не пришел к ней во сне, где и без него толпилось множество людей. В приоткрытые двери прошлого устремился целый калейдоскоп образов и поразительно реальных сцен. Киона прогуливалась среди них, перемещаясь из одного места в другое, — невидимый свидетель прошлого.