Маленькая республика находилась в союзе с тем, что осталось от Римской империи. Когда Рим был завоеван варварами, единственной имперской столицей осталась Византия. Древнейшие здания, уцелевшие на Венецианском архипелаге, подражают византийским сооружениям. В политике и торговле Венеция была обращена к востоку, к морю.

Однако географически город был расположен удачно для прокладывания торговых маршрутов по Западной Европе: для этого можно было воспользоваться рекой По и альпийскими перевалами. Когда на материк вернулась стабильность, Венеция начала играть роль, определявшую ее историю на протяжении тысячи лет, — роль банковской конторы для всей Западной Европы и восточного Средиземноморья. Как следствие, хотя город никогда не утрачивал своей экзотической внешности, он стал местом встречи культурных влияний, идущих с обеих сторон, и сплавил их в своеобразную цивилизацию.

Венецианское искусство всегда безошибочно распознается как венецианское. На портретах изображены картинно полные люди. Идеализированная красота обычно хорошо прикрыта плотью. Картины создаются красками, они не структурируются рисунком; на каждой картине краски всей палитры. Архитектура стремится к экзотике и яркости: луковичные купола, заостренные концы над готическими архитравами, лепка, изобилующая орнаментами. Готика, определявшая стиль строительства по всей Европе, в Венеции приобретает декоративность. В Венеции и на венецианских территориях интернациональный стиль Высокого Возрождения стал основой причудливого орнаментированного творчества гениев Серлио и Палладио. Вера венецианцев также занимает особое место в истории католицизма: это религия без догм, ортодоксия без преследований. Подобно другим аспектам культуры, пища и язык — явные продукты центра торговли с иноземцами: они близки к пище и языку тех соседей, с которыми поддерживаются постоянные связи, но в то же время отличны из-за принесенных морем влияний и из-за возможных изменений на неприступном острове. Странности Венеции не из ряда вон, и было бы несправедливо преувеличивать их: они всецело — часть европейского и средиземноморского контекстов, сплетающихся в истории Венеции. Но все в Венеции возникает благодаря ее островному положению. На большей части ее истории это было ее единственное преимущество.

В Средние века осознание венецианцами своей зависимости от морской торговли символизировала ежегодная церемония бракосочетания города с морем, которое до сих пор празднуется в первое воскресенье после Дня Вознесения. Глава республики — дож — возглавляет процессию среди островов и бросает в воду золотое кольцо, словно умиротворяя древнего языческого бога моря. Изображенная в середине XVIII века Каналетто или Карлеварисом, эта церемония выражает спокойную уверенность в несокрушимости силы Венеции[797]. Однако по своему происхождению это — проявление тревоги: церемония должна была обеспечить расположение огромной и всегда неспокойной природной стихии, которая окружала Венецию и вечно грозила поглотить ее.

В целом договор Венеции с морем соблюдался. Адриатика носила корабли венецианцев и поглощала корабли их врагов — как Красное море поглотило фараона; так, во всяком случае, предпочитали думать сами венецианцы. Венеция никогда не становилась жертвой нападения моря. В средневековой Европе по маршруту между Венецией и Александрией перевозили самые ценные грузы: это был последний этап ввоза пряностей с далекого Востока. Постепенно Венеция до того разбогатела, что смогла освободиться от власти Византии. В 1204 году она повернула исторические отношения в противоположную сторону: армия крестоносцев, доставленная на венецианских кораблях, захватила Византию, и победители поделили остатки того, что еще называлось Римской империей.

Венеция становится столицей империи, ее колонии разбросаны по всему восточному Средиземноморью. Вывезенная из Византии добыча украшает фронтон собора Святого Марка и общественные здания Венеции. В отличие от Флоренции и Рима Венеция не могла утверждать, что основана героями классических времен; но награбленное придавало ей вид древнего города. Над восточным входом в собор победоносно фыркают и ржут большие бронзовые кони. Под ними Геракл, вывезенный из Константинополя, несет эрифманского вепря. За дверьми сокровищницы римские императоры, вырезанные из порфирита почти за тысячу лет до того, как их присвоила Венеция, в дружеском жесте сжимают плечи друг друга. Колоннада, сработанная сирийцами на полторы тысячи лет раньше, ведет в баптистерий[798].

К богатству, полученному благодаря торговле экзотическими продуктами, Венеция добавила выгоды империи, эксплуатируя свои колонии, чтобы получить больше товаров, на которые был спрос у ее клиентов на западе и севере Европы: сахар, сладкие вина, оливковое масло и особые краски. В XVI и XVII веках конкуренты обнаружили новые маршруты для подвоза пряностей с Востока, но доля Венеции в этой торговле оставалась очень высока. В результате архитектура и искусство создали обрамление каналов и заполнили сегодняшние дворцы, галереи и библиотеки.

Тем временем, однако, восточное Средиземноморье становилось все более ненадежным: в него вторглась новая морская держава. Из азиатских степей верхом прибыли оттоманские турки. Но, добравшись до берегов Средиземного моря, они с конца XIV века проявили поразительную приспособляемость к мореплаваниям. Турецкое мореходство не возникло вдруг и в готовом виде. С начала XIV века пиратские шайки на берегах Леванта возглавляли турецкие атаманы; в распоряжении кое-кого из них, по слухам, были флоты из сотен кораблей. Чем дальше береговую линию захватывали наземные силы, чем дальше на запад оттоманский империализм продвигался, тем большие возможности открывались перед корсарами под началом турецких главарей: у них появлялся доступ к удобным гаваням и к поставкам с материка. Однако на протяжении всего XIV века пиратские набеги осуществлялись малыми кораблями с тактикой «хватай и беги» и были сравнительно скромными предприятиями.

В 1390 году турецкий султан Баязид I начал строительство собственного флота, однако использовал совсем иную тактику, чем независимые мореплаватели до него. Вопреки намерениям турок морские сражения заканчивались их поражениями. Не позже 1466 года венецианский купец в Константинополе утверждал, что для победы над венецианцами на море туркам нужно превосходство в четыре или в пять раз. Однако к тому времени инвестиции Турецкой империи во флот превышали средства, вкладываемые любым христианским государством. Предусмотрительные султаны Мехмет I и Баязид II понимали, что завоевание суши — если оно будет продолжено — следует подкреплять с моря. После долгих поражений и неудачных экспериментов турецкий флот Баязида в войне 1499–1503 годов разгромил венецианцев. Никогда с тех самых пор, как римляне неохотно вышли в море против Карфагена, мореплавание не бывало так успешно освоено государством, ранее его не знавшим. Четырехсотлетнее равновесие между морскими силами христианства и ислама было нарушено — по крайней мере в восточном Средиземноморье. Можно сказать, что в водах Венеции началась новая эра[799].