— Ну я же сказала, нельзя обижать собачку! — рассердилась бабушка, и Яша, секунду поразмыслив, заревел.

Дочь к тому времени уже покинула отчий дом — и Элина Юрьевна включила в соседней комнате телевизор.

— Иди, Яша, там мультики.

Малыш пошлёпал из комнаты прочь — собака, вздохнув, последовала за ним, потому что службу никто не отменял.

Элина Юрьевна вновь вернулась к диплому, и раздражённое выражение лица исчезло — она вновь выглядела гордой, как скульптор.

— Вы молодец, Вера, — сказала профессорша, и Вера от смущения дёрнулась, уронив со стола чужие бумаги.

Извиняясь — я такая неловкая, простите, да ничего страшного, — Стенина подняла листы. Это были экспертные заключения.

— Посмотрите, если интересно, — предложила Элина Юрьевна. Ещё бы Вере было не интересно! «Рекомендуемое решение о возможности перемещения предмета через таможенную границу», «степень редкости», «следы от старой конвертизации», «обширные выпады фрагментов орнамента» — даже будучи засорённым, пропущенным сквозь канцелярскую машину, этот специфический язык очаровывал. Вера никак не могла насытиться — читала и читала, так что Элина Юрьевна начала коситься на неё почти так же, как старушка Клара в соседней комнате косилась на малыша: вдруг ему опять взбредёт на ум «показать глазик»?

— Вы хотели бы стать экспертом? — спросила Элина Юрьевна.

— Я давно об этом думаю, — призналась Вера.

— А я давно думаю с этим завязать, уж простите меня за грубое слово, — сказала Элина Юрьевна. — Дочь уговаривает бросить работу. У нас ведь сад большой… И Яша. А цветов сколько! Теплицы! Я могу вас подготовить, Вера, хотите?

Стенина изо всех сил постаралась выразить на лице глубочайшую заинтересованность — она знала, что мимика её часто подводит. Но не в этот раз.

Вот так в один и тот же день она получила благословение на защиту диплома — и шанс стать экспертом по культурным ценностям.

Вера летела домой, не чувствуя мороза — а ведь февраль тогда стоял под стать нынешнему, даже по радио просили водителей подвозить тех, кто мёрзнет на остановках и зависит от общественного транспорта. Вере не было холодно — успех оказался горячим, он жёг изнутри, требовал, чтобы она его с кем-нибудь разделила. Пусть даже с первым встречным, которым оказалась мама.

Старшая Стенина в последнее время хандрила, и её, в общем, можно было понять. Столько лет вкладывать силы и деньги, да что там — всю себя, целиком, безоглядно — в один и тот же проект и не получить от него даже копейки прибыли, ни малейшей отдачи! Тут кто угодно захандрит. Как любой человек, потерпевший крушение жизненных надежд, мама пыталась анализировать ситуацию — но все эти «а что, если бы тогда» и «может, правда» лишь сильнее расстраивали её. Думать про Веруню плохо мама не могла в принципе, но с годами научилась сердиться на неё, продолжая всё так же, во всю ширь своего безразмерного сердца, любить. Сердилась — и любила. Ворчала — и любила. Ругала — и любила.

Вера плохо воспитывала дочь.

Позволила Юльке сесть себе на шею — да ещё вместе с Евгенией (Евгения сидит на шее для равновесия, уныло отшучивалась Вера).

Забыла поздравить маму с профессиональным праздником — днём кадровых работников.

Купила слишком дорогой пуховик для Лары, тогда как бабушка донашивает старую шубейку, а уж бельё какое у неё — это просто срам! К доктору пойти не в чем.

Зря тратит лучшие годы жизни на Сарматова — он всё равно никогда на ней не женится, это видно по глазам. Если бы Веруня хотя бы раз посоветовалась с матерью, она уберегла бы её от многих ошибок.

Ночами, пытаясь уснуть, мама припоминала всё новые и новые дочерние грехи — считала их, как овец, а некоторые впоследствии записывала, потому что память у неё стала уже не та, что в молодости. Вере придётся ответить за всё, что она совершала, и особенно за то, чего так и не сделала — хотя от неё этого страстно ожидали.

Именно в тот февральский день, когда румяная от счастья Вера ввалилась в квартиру, впервые решив поделиться с мамой действительно важной — да ещё и отличной! — новостью, мама тоже поставила последнюю точку в своей «работе». Она записала все Верунины промахи в тетрадь — и эта заняло шестнадцать листов с полями. Душа излилась кровью и фиолетовыми чернилами в пропорции пятьдесят на пятьдесят. Мама смотрела на счастливую Веру и видела на её месте монстра, который уничтожил длинную, счастливую, так и не случившуюся жизнь. Поэтому Верин сбивчивый рассказ был встречен, мягко говоря, прохладно, словами комнатной температуры.

— Очередная идея, значит, — покивала мама. — Ну-ну.

— В каком смысле «ну-ну»? — насторожилась Вера. — Тебе не нравится, что у меня будет диплом и хорошая работа?

— Да у тебя много было хороших работ, Веруня, — развела руками старшая Стенина. — Я тебе давно говорила — ты настоящий летун. Мы таких в своё время на собраниях разбирали…

Тут, спасибо ей большое, встряла Лара:

— По частям?

— Ты о чём? — опешила бабушка.

— Ну, на собраниях вы этих летунов на части разбирали?

Взрослым здесь бы самое время посмеяться и примириться, но старшая Стенина была упрямой не меньше младшей. В тот вечер они разругались так, что Лара позвонила Калининым — жаловалась, что ей страшно и она боится, вдруг бабушка ляжет спать, а мама её зарежет.

— Откуда у тебя такие мысли, Лара? — ужаснулась Вера, когда Юлька пересказала ей дочкины слова. Лара пожала плечами: у тебя, мамстер, было такое лицо, как у той тётки из альбома («Юдифь» неизвестной кисти).

— Взрослые дети должны жить отдельно, — пожал плечами Сарматов, когда Вера рассказала ему свою печальную историю. Радостная часть была спрятана от него, как подарок от маленького именинника — не потому, что это был подарок, совсем наоборот. Она знала, как Сарматов воспримет известие о новой работе. Вера давно стала полноправным экспонатом его коллекции, а расставаться с экспонатами Павел Тимофеевич категорически не любил. Он ни за что её не отпустит, но Вера всё равно уйдёт — просто нужно придумать, как именно она это сделает.

Сейчас она была разочарована его реакцией — хотелось, чтобы Сарматов посочувствовал, сказал, что у него с матерью тоже всё очень непросто. Почему-то ждала от него женского ответа, а получила заезженный до полного облысения афоризм… Только женщины умеют вовремя рассказать о себе похожую историю, чтобы огорчённая подруга убедилась: она не одна во Вселенной, жизнь на Марсе существует и Ленка тоже терпеть не может свою мать! Зато мужчины, не владея словесной техникой, могут изменить ситуацию в корне, когда этого никто не ждёт — точнее, когда все уже давно помирились и пыхтят свою жизнь вместе до гробовой доски.

Мама смягчилась, когда Вера принесла домой диплом, вкусно пахнувший новенькой купюрой — защита прошла блестяще, к Стениной подходили потом совершенно незнакомые люди и, сверкая очками, делали столь замысловатые комплименты, что суть их ускользала, скрываясь под пеной слов. Элина Юрьевна — руки у неё были грязными, как у гравёра, потому что сельскохозяйственный сезон был в самом разгаре (цветы! теплицы! Яша!) — приняла от Стениной букет и старинную шкатулку, которую списал из своей коллекции Сарматов (за то, что была пусть и старинной, но подделкой). Профессорша передала Вере все свои контакты и уже немного жалела о том, что решила отойти от дел — новенького эксперта коллекционеры полюбили неожиданно быстро. Честно сказать, Элина Юрьевна слегка кокетничала, предлагая вместо себя малоопытного специалиста, чей диплом скрипел от новизны. Она не сомневалась, что коллекционеры и музеи начнут звонить ей день и ночь, уговаривая немедленно вернуться, — и тогда она, возможно, сделает над собой усилие, но уже, конечно, совсем за другие деньги. К несчастью для Элины Юрьевны, новый эксперт по культурным ценностям В. В. Стенина творила чудеса. По городу, как вирус, пополз слушок, что эксперт Стенина не делает ошибок. Она уже определила несколько подделок, подтвердила подлинность одной ценной работы в музее, отсоветовала коллекционеру покупать «будто бы Миро» — и всё это за полтора месяца! Кроме того, успела проявить себя как добрый, сочувствующий человек — не то что эта Элина Юрьевна, сидевшая на своих принципах, как английский премьер-министр на мешке с соломой. На прошлой неделе эксперт Стенина плюнула на историческую справедливость и написала фальшивую экспертизу на плохонькую, но тем не менее ценную гравюру. Владелец был в отчаянии — он честно приобрёл работу на аукционе, но таможня не разрешала ввозить её в Россию без уплаты громадного налога. Вера видела фотоснимок гравюры — кони, сельский пейзаж. Написала, что работа не представляет собой особой ценности, и благодарный коллекционер не знал, что сказать и как отблагодарить Веру Викторовну. Говорят, что цветы она не очень-то любит?