на ходу – я не хочу останавливаться, не хочу, чтобы другие смотрели на нас.

Мэтью издал какой-то странный звук, похожий на всхлип, снял перчатку с левой руки и протянул ее Джеймсу. Тот быстро нанес на ладонь иратце и две руны Энергии. В обычной ситуации он не изобразил бы на руке Мэтью, да и любого другого Сумеречного охотника, больше одной такой руны; но сейчас они должны были разогнать алкогольный туман, царивший в мозгу Мэтью.

Мэтью вполголоса ругался, но терпел процедуру. Когда Джеймс закончил руны, юноша выдернул руку, словно на нее попал кипяток. Он тяжело дышал.

– Мне кажется, меня сейчас вырвет, – пробормотал Мэтью.

– Для этого в городе и существуют тротуары, – хладнокровно заметил Джеймс и сунул стило в карман. – Должен сказать, тебя уже не так сильно качает.

– Знаешь, я не понимаю, почему все называют тебя самым любезным и благовоспитанным из нас двоих, – заметил Мэтью. – Это же наглая ложь.

При других обстоятельствах Джеймс улыбнулся бы, услышав прежнего Мэтью. И даже сейчас, несмотря ни на что, он едва сдержал улыбку.

– Никто никогда меня так не называл. Все говорят, что я самый красивый.

– А вот это, – буркнул Мэтью, – совершенно точно ложь.

– И лучше танцую.

– Джеймс, откуда у тебя вдруг такая странная привычка говорить очевидную неправду? Я встревожен, очень встревожен…

Анна, которая шла сзади, окликнула их. Обернувшись, Джеймс увидел, что она остановилась и прижала руку к груди; подвеска Лайтвудов мигала красным светом.

Это могло означать лишь одно. Демоны.

21. Под зловещей луной

Помнишь, как мы бродили с тобой

Под зловещей, как глаз дракона, луной

По полям, где сошлись две армии встарь,

Где кровь лилась и звенела сталь,

И ветер свистел среди голых ветвей

На черном холме Этандун?

Г. К. Честертон, «Баллада о белом коне»

Это были демоны-богомолы. Корделия увидела штук семь или восемь – они с чириканьем перепрыгивали через железную ограду сквера. Зазубренные передние лапы были сложены и прижаты к груди, но Корделия знала, что они могут нанести неожиданный удар со сверхъестественной быстротой и рассечь тело человека, словно гигантские бритвы. У них были треугольные головы и широкие пасти с грозными жвалами, которыми они время от времени щелкали; взгляд белых яйцевидных глаз был пустым и бессмысленным.

Джеймс молниеносно извлек из кобуры револьвер, взвел курок и прицелился.

– Корделия, Джесс, Анна, – негромко, бесстрастно произнес он, – идите в дом. С этим мы разберемся.

Корделия застыла на месте. Девушка подозревала, что Джеймс просто хочет избавиться от нее, чтобы она не мешала сражаться. В оружейной комнате Института она была единственной, кто не выбрал себе оружия или брони. Корделия чувствовала себя ужасно, уклоняясь от боя, но знала, что нельзя рисковать, нельзя сейчас сталкиваться с Лилит.

И, конечно, Джесс, хотя и был вооружен, никогда по-настоящему не обучался обращению с мечом. Но, судя по всему, приказ Джеймса его ничуть не смутил и не оскорбил. Он быстро взглянул на Люси, которая уже размахивала топориком, развернулся и молча побежал за Корделией и Анной к дому Лайтвудов.

Сначала Корделии показалось, что во всем доме темно, но через несколько секунд она заметила сбоку слабое мерцание, как будто на сугроб падал лунный свет. Анна замерла, потом жестом велела Джессу и Корделии следовать за собой.

Пока они, держась в тени, крались вдоль стены, Корделия слышала доносившийся с площади шум схватки: скрежет металла о камень, шипение и кряхтение, тошнотворное хлюпанье рассекаемой плоти. Каждые несколько минут раздавался выстрел.

Они завернули за угол и очутились у ограды, которая отделяла участок Лайтвудов от территории соседей. Из арочного окна лился тусклый свет, и Корделия увидела лицо Анны – горящие ненавистью глаза, сурово сжатые губы. Враг вторгся в дом ее родителей, в дом, где она выросла.

Трое Сумеречных охотников остановились сбоку от окна и заглянули внутрь. Это было окно гостиной Габриэля и Сесили; здесь все было как прежде, в корзине около уютного дивана был сложен плед, и лампа с абажуром в стиле Тиффани озаряла комнату теплым, мягким светом.

В кресле перед холодным камином сидела Татьяна, держа на коленях Александра. Ее губы шевелились. У Корделии все перевернулось внутри. Неужели она поет ему?

Александр вырывался, но Татьяна держала его железной хваткой. Левой рукой она расстегнула его курточку, затем рубашку, а правой, в которой откуда-то взялось стило, принялась изображать руну у него на груди.

Корделия с трудом подавила стон. Все знали, что трехлетнему ребенку нельзя наносить руны; это было болезненно и просто опасно для жизни. Это была отвратительная жестокость: Татьяна причиняла мальчику боль только ради того, чтобы наслаждаться его страданиями.

Александр закричал. Малыш извивался, пытался пнуть, оттолкнуть Татьяну, но она держала его крепко, и стило разрезало ему кожу, как скальпель. Корделия, не думая о том, что делает, сжала руку в перчатке в кулак и изо всех сил ударила по стеклу.

Оно хрустнуло и покрылось паутиной трещин, несколько острых осколков упало на снег. Руку пронзила острая боль, и Джесс, схватив Корделию, метнулся с ней в сторону, пока Анна с каменным белым лицом выбивала стекло локтем. В окне образовалась дыра с острыми краями, Анна вскочила на подоконник и скрылась внутри.

Джесс влез в окно следом за ней, потом обернулся, чтобы помочь Корделии. Он взял ее за руки и потащил вверх, и девушка прикусила губу, чтобы не закричать от боли. У нее на руках были тонкие перчатки, не предназначенные для того, чтобы выбивать стекла; перчатка порвалась, и раны сильно кровоточили.

Она спрыгнула с подоконника на потертый персидский ковер. Анна, взмахнув длинным клинком, рубанула Татьяну по плечу, и та с воплем отшвырнула в сторону рыдающего ребенка.

Анна выронила меч, прижала к груди маленького брата, лихорадочно гладила его по волосам.

– Малыш, мальчик мой, – ласково повторяла она, потом обернулась и бросила дикий взгляд на Джесса и Корделию. – Что вы стоите? Догоните Татьяну! Хватайте ее!

Корделия бросилась за Джессом. Они очутились в полной темноте, и девушка вытащила из кармана пальто колдовской огонь. Вспыхнул белый свет. Как безумные, они метались по коридорам, пробежали мимо пустой кухни, вломились в библиотеку. Пока Джесс оглядывал темные углы, Корделия распахнула дверь, ведущую в музыкальную комнату, и обнаружила Татьяну. Старуха с застывшим лицом сидела на табурете перед пианино.

По-видимому, Анна серьезно ранила ее. Рукав платья пропитался кровью. Но Татьяна не обращала на это внимания.