Первый секретарь Ямало-Ненецкого окружного комитета КПСС Петр Тусяда

Начальник Оперативного штаба майор госбезопасности Шатунов

Салехард,

10 декабря 1983 г.

До контрольного срока, назначенного первым секретарем Тюменского обкома партии Богомятовым, до 18 часов 30 минут 11 декабря, оставалось несколько минут.

Мы, почти весь состав Оперативного штаба по розыску преступников-убийц, сидели в кабинете первого секретаря Ямало-Ненецкого окружкома Петра Тусяды.

Специально к приезду на открытие газопровода правительственной делегации и иностранных гостей здесь сменили советскую мебель на шведскую, стены украсили карельской березой и огромной рельефной картой Ямало-Ненецкого национального округа с зелеными вышками на местах газовых месторождений и красными нитями трубопроводов. А фигурками оленей, песцов и рыб были обозначены на этой карте прочие богатства ненецкой тундры: оленеводческие колхозы, рыболовецкие артели и фермы по разведению пушного зверя. Карта убедительно показывала, что этот дикий заполярный край, территория которого в полтора раза больше Франции, – поистине уникальная кладовая «голубого золота» – газа, «мягкого золота» – пушнины и «красного золота» – лососевой рыбы. И формальному хозяину всего этого края, первому секретарю окружкома партии ненцу Петру Тусяде, полгода назад назначенному на этот пост Москвой специально, чтобы показать иностранным гостям рост национальных кадров в стране, было что предъявить приезжим: ненцы нескольких показательных звероферм и колхозов были спешно переселены из оленьих чумов в европейского типа поселки, ненецкий ансамбль песни и пляски «Северное сияние» разучил французские, немецкие и чешские народные песни, и даже дети местной школы-интерната подготовили концертную программу на четырех языках…

Но сейчас Петру Тусяде было не до французских песен. Плотный, коренастый ненец тридцати шести лет, еще недавно бывший простым директором ненецкого зверосовхоза, он грузно сидел в кожаном кресле и медленно, на манер своих ненецких предков, раскачивался всем телом вместе со слитой с плечами, почти без шеи, круглой головой. Его узкие глаза были открыты, но вряд ли видели нас перед собой. Похоже, впервые за шесть месяцев головокружительной партийной карьеры ему смертельно захотелось назад в тундру, к своим оленям, песцам и черно-бурым лисам. Впрочем, такое же настроение было у всех собравшихся: нам всем хотелось в этот момент быть как можно дальше от стоявшего на столе красного телефона прямой связи с Тюменским областным комитетом партии. Потому что все чрезвычайные меры по розыску сбежавших преступников не дали никаких результатов.

Напрасно – едва к утру чуть улегся буран – кружили над Салехардом и всей приокружной тундрой два вертолета полярной авиации, засекая с воздуха каждую выходящую из города машину, вездеход и даже ненецкую нарту. Напрасно солдаты местного гарнизона обыскивали каждый дом, каждый склад, барак и вообще каждый жилой и нежилой угол, включая вмерзшие в обский лед баржи. По всему городу ветер кромсал и рвал наспех расклеенные плакаты с портретами зеков и надписью «РАЗЫСКИВАЮТСЯ ПРЕСТУПНИКИ». На железной дороге солдаты не только обыскивали каждый вагон, но сопровождали поезда почти до Уральского хребта. И зря исполосовали окрестную тундру гусеничные вездеходы, объехав все близлежащие и дальние – в радиусе сотни километров – ненецкие стойбища. Ненцы встречали там солдат открытой насмешкой:

– Русские духов ищут, однако. Разве можно духов найти, однако?

Каким-то немыслимым образом слух о том, что двух русских начальников «казнили духи тундры», стремительно разнесся по Ямальскому полуострову. Беспроволочный телеграф ненецкой сплетни тут же украсил факты невероятным объяснением: когда русские пришли в тундру триста лет назад, чтобы отнять у ненцев меха и рыбу, духи тундры молчали, духи тундры спали под землей. Когда русские стали бурить ненецкую землю, чтобы добраться до последних богатств ненцев – нефти и газа, духи проснулись. Но русские не выпускали их из-под земли, русские закрыли дырки в земле глиной и металлическими пробками. Однако теперь, в связи с открытием газопровода, русские стали открывать буровые скважины. И духи тундры вырвались из-под земли и начали мстить русским за то, что те искромсали тундру своими железными машинами и уничтожили оленьи пастбища, негде теперь ненцу олешек пасти, убили реки, замутили их бензином, соляркой, нефтью и принесли в тундру «дурные» болезни: сифилис, триппер, туберкулез.

Конечно, никто в Оперативном штабе не придавал этим слухам никакого значения. Мы думали о другом: куда могли запропаститься трое беглых? Не духи же, в конце концов, бежали из лагеря № РС-549! Почти пять суток миновало с момента их побега, им нужны еда, тепло, жилье, а на всем их пути от лагеря до Салехарда – пути, отмеченном двумя трупами, – нет ни ограбленного магазина, ни костра – ничего. И в самом Салехарде – ни одной квартирной кражи, ни следа бежавших преступников. После того как в Яку-Туре был убит Воропаев, а в Салехарде – Хотько, беглые как в воду канули. Или они каким-то мистическим образом проскочили все-таки через железнодорожные патрули и укатили на «материк»?

Короче, у всех собравшихся сейчас в кабинете Тусяды было подавленное настроение. И именно в этот момент дверь распахнулась и Оруджев втолкнул в кабинет двух ненецких мальчишек в драных оленьих малицах. Все вопросительно и с некоторой надеждой повернулись к Оруджеву.

– Ну! – нетерпеливо сказал Шатунов.

– А пусть они сами скажут! Засранцы! – Оруджев резко дернул мальчишек за плечи.

От его прежнего бравого лоска не осталось и следа. За сутки бессонного рысканья по Салехарду его лицо задубело, щеки ввалились. Но мальчишки молчали, зыркая на нас своими злыми узкими глазенками.

– Ну, короче! – требовательно сказал Оруджеву Шатунов.

– Застал на месте преступления, – доложил Оруджев. – Углем, засранцы, написали на памятнике Ленину: «Русские, уходите из тундры!»

– И это все? – спросил Шатунов.

– Все, товарищ майор. Они еще что-то про духов начали писать…

– Пошел вон… – устало и негромко сказал Шатунов.

– Что? – не расслышал его Оруджев.

– Я говорю: пошел вон!!! – вдруг сорвался на крик Шатунов. – К е…й матери!

При этом никто не обратил внимания на то, что в кабинет торопливо вошел начальник окружного управления милиции полковник Синий. Хотя по званию Синий был полковником, а Шатунов – только майором, но Шатунов, как начальник Оперативного штаба и представитель КГБ, вел себя хозяином, а Синий лишь старался держаться независимо. Не глядя ни на кого, он прямиком прошел к столу Петра Тусяды и положил перед ним бумаги с машинописным текстом. Тусяда молча прочел, коротко взглянул на полковника Синего, снова опустил глаза к этому листу. Потом встал и тяжело прошел на своих коротких ногах к стенному шкафу, открыл его. Там на крючке висела оленья малица и прочая ненецкая национальная одежда. Тусяда снял с себя темный пиджак со значком депутата Верховного Совета СССР, галстук, белую рубашку. Мы в изумлении смотрели на него. Догола он, что ли, разденется? А он тем временем спокойно надевал на голое тело «ягушку» – рубашку из оленьей шкуры мехом внутрь. Затем сбросил с ног модные туфли и, не закатывая брюк, натянул меховые носки «ичиги», а поверх них – высокие оленьи сапоги «кисы» и затянул их шнурками выше колен. После этого он ловко влез в глухую, с капюшоном и рукавами оленью малицу и, так и не проронив ни слова, вышел из кабинета. Только по пути отечески-властным жестом взял двух ненецких мальчишек за капюшоны и увел с собой.