Если обратиться к отечественной культуре, то в русском языке греческое слово «кратос» традиционно переводится не как «право», а как «власть». Следовательно, существует и русское слово-калька «демократии» – «народовластие» (с тем же смыслом: «народоправие», ибо «властвовать» и «править» в русском языке – синонимы).

Так, в одном из первых русских толковых словарей, «Словаре живого великорусского языка» В. И. Даля говорится: «Демократия, ж. греч. народное правленье; народодержавие, народовластие, мироуправство; противопост. самодержавие, единодержавие или аристократия, боярщина и пр.» Сходное определение можно обнаружить и в авторитетном «Словаре Брокгауза и Ефрона»: «Демократия, греч., народовластие, государственная форма, в которой верховная власть принадлежит всему народу». Наконец, в Большой Советской Энциклопедии соответствующая статья начинается так: «Демократия (греч. demokratía, буквально – народовластие, от demos – народ и krátos – власть), форма политической организации общества, основанная на признании народа в качестве источника власти, на его праве участвовать в решении государственных дел и наделении граждан достаточно широким кругом прав и свобод».

Понимая «демократию» как «власть народа», осуществляемую тем или иным конкретным исторически и культурно сложившимся способом, мы можем и должны вначале абстрагироваться от этих способов, чтобы решить более общую и отчасти даже философскую проблему: проблему субъекта и объекта власти. Если субъектом власти является народ в своей целостности, то возникает вопрос: над кем, над каким иным объектом осуществляет этот народ свою власть? Данный вопрос и является фундаментальным парадоксом демократии.

Обычный ответ современной политологии как теории и современной политики как практики гласит, что народ, будучи несомненным субъектом власти, осуществляет данную власть над самим собой, выступая одновременно и объектом власти. Однако единство субъекта и объекта, данное каждому из нас в непосредственном ощущении своего собственного бытия, вряд ли применимо к такой системной целостности, как народ. В противном случае институты публичной власти при демократии были бы принципиально излишними, а любой властный акт мог осуществляться одномоментным и прямым действием – аналогично тому, как человек управляет своим телом. Однако подобная система власти, получившая название «прямой демократии», на деле не наблюдается ни в одном из известных человеческих сообществ и остается не более чем утопией.

Популярность же данной концепции можно объяснить тем, что она исходит из постулата, аналогичного тому молчаливо принятому современной физикой мнению, которое провозглашает сущностным атрибутом материи не её способность к движению, но само движение. Однако, поскольку присутствие институтов власти в обществе доказывает любому непредвзятому наблюдателю несправедливость подобной аналогии, мы должны признать, что она не разрешает указанного выше противоречия, при котором субъект власти одновременно выступает и как объект власти. Поэтому сущностью демократии с данной точки зрения парадоксальным образом признается, по сути, та или иная форма добровольного отказа народа от функций субъекта власти и делегирование этих функций специальным властным институтам.

В Конституции Российской Федерации отмечается: «Народ осуществляет свою власть непосредственно, а также через органы государственной власти и органы местного самоуправления» (ст.3). Представить в роли такого «органа государственной власти» весь народ как одну из форм человеческого сообщества просто невозможно. Вот почему «власть народа» чаще всего оказывается представительной демократией, при которой народ делегирует свои властные права соответствующим органам власти (законодательным, избирательным, судебным) и конкретным лицам (президент, канцлер, премьер-министр).

Суть представительной демократии хорошо выражена в «Декларации независимости США», где «отцы-основатели» Американской республики записали: «Мы считаем самоочевидным следующие истины: все люди созданы и наделены своим Создателем определенными неотчуждаемыми правами, среди которых право на жизнь, свободу и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав учреждены среди людей правительства, чья власть зиждется на согласии управляемых».

«Народ в демократическом обществе есть субъект власти (это обстоятельство подчеркивается в конституциях всех демократических стран), но он одновременно и объект власти, поскольку, передав по доброй воле («согласие управляемых») выполнение властных функций соответствующим властным структурам, народ, общество в целом берут на себя обязанность подчиняться избранной им политической власти», – пишет, например, Татьяна Петрова. Следует признать, что подобное объяснение фундаментального парадокса демократии исходит из прагматических потребностей и на деле трактует народ в качестве объекта-источника, но вовсе не реального субъекта власти, что далеко не одно и то же. Получается, что принципы демократии осуществимы только при условии отказа от властных прав со стороны большей части народа. Собственно, приведенная выше цитата из Н. Хомски указывает именно на это следствие фундаментального парадокса демократии.

Совсем недавно широким признанием в России и во всем мире пользовалась и другая концепция демократии, связанная с учением Маркса о коммунизме и классовой борьбе как движущей силе истории. Согласно этой концепции, исторические формы демократии, как и всякой государственной власти, есть формы господства одной части общества (класса или нескольких классов) над другой частью общества. А классы, по Марксу, различаются прежде всего отношениями собственности на средства производства.

«История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов. Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье, короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов». Поэтому любая историческая форма демократии, демократии в классово-антагонистических обществах, по Марксу, является прежде всего демократией собственников, не исключая даже «военной демократии» родоплеменного общества. В будущем, коммунистическом обществе, где не будет эксплуатации человека человеком, государство за ненадобностью должно отмереть, а вместе с ним, соответственно, окончательно уйдет в прошлое и демократия.

Однако, поскольку государство в обществе «реального социализма» отмирать не торопилось, а, напротив, достигло нового уровня проникновения во все сферы общественной жизни, то данное явление необходимо было как-то объяснить теоретически. Поэтому в ход был пущен диалектический тезис о том, что столь тотальное усиление государства и есть подготовка к его последующему отмиранию, вызванная прежде всего потребностями всемирно-исторической борьбы против системы капитализма, а политическая система, основанная на беспрекословном лидерстве коммунистической партии, есть высшая по сравнению с формами представительной демократии, существующими в капиталистических странах, модель демократии, свойственная социалистическому общенародному государству. Впрочем, конец коммунистической сказки в России оказался принципиально иным, нежели предусматривалось теорией «полной и окончательной победы социализма первоначально в нескольких странах или даже в одной, отдельно взятой стране», но и абсолютный, окончательный триумф либеральной концепции представительной демократии сегодня уже не выглядит очевидным и бесспорным.