полетов, во время которых были покрыты 8000 клм. только по полярной области, в том числе не меньше 2000 клм. над неисследованными областями. Добытый при этом богатый научный материал по большей частью удалось спасти, но, несмотря на это весь мир обрушился на командира, несчастье которого и без того достаточно велико, ибо он потерял половину своей команды.

Правда, и спасение пришло для нас из внешнего мира. Из всех отправившихся спасти нас больше всего посчастливилось ледоколу «Красин» на которого мы с самого начала возложили наши неопределенные и скорее несознательные надежды. Обладая колоссальной и почти невероятной скоростью, он покинул ленинградский порт, где он отдыхал после зимнего сезона, имея на борту совершенно исключительную команду, набранную со всех двадцати пяти русских ледоколов. В Бергене он остановился только для погрузки угля и затем с величайшей энергией начал свой поход, который приобрел такую славу в истории человеческих подвигов. Мне бы хотелось сделать здесь маленькое отступление, чтобы указать на следующую подробность. В те дни, когда в Кингсбей прилетели мощные итальянские гидропланы и на Шпицбергене собрались восемь аэропланов для оказания нам помощи, у Нобиле возникла мысль — впоследствии оказавшаяся пророческой, — что его земляки могут слишком сильно положиться на деятельность самолетов и с благодарностью отказаться от помощи русских. Поэтому он распорядился послать специальную телеграмму о том, чтобы «Читта ди Милано» не отсоветовала снарядить экспедицию на «Красине». Отсюда видно, как жизнь многих людей иногда зависит от мысли одного человека, мысли, о которой потом совсем забывают.

«Красин»

Здесь не место излагать весь чудесный поход «Красина». Для этого представится более широкая возможность в другом месте. Но я здесь охотно еще раз приношу благодарность начальнику экспедиции профессору Самойловичу, его заместителю капитану Орасу, капитану Эгги и всей команде «Красина». Все они достойным восхищения образом рисковали своей жизнью, — ведь, «Красину» приходилось бороться с величайшими трудностями ледяных торосов, в море с неизвестными глубинами, и все же он неизменно шел вперед, даже с поврежденными винтами и рулем. И все находившиеся на нем люди, поспешившие нам на помощь, отлично знали, что в случае какой-нибудь беды им нет спасения: ибо что не удалось сделать «Красину», не мог бы сделать никакой другой ледокол в мире.

Самойлович

Летная команда «Красина» отличалась такими же выдающимися качествами, как и команда самого ледокола. Нет нужды говорить о Чухновском: всему миру известно имя этого героя воздушного океана. Когда «Красин», преодолевая невероятные затруднения, приблизился к его самолету, — ему пришлось, после обнаружения капитанов Цаппи и Мариано, сделать вынужденную посадку в бухте Вреде, — я провел всю ночь с капитаном Орасом на командном мостике, побуждаемый желанием быть в числе первых, которым удацгся приветствовать героического летчика. Я с искренним сожалением простился с Чухновским, и, глядя на его милое, славянское лицо, мне вспоминалась конечная судьба всех знаменитых летчиков, и у меня на языке уже вертелась просьба:

Чухновский

«Перестаньте быть летчиком, когда вы закончите эту экспедицию».

Аэроплан Чухновского

Амундсен, Гильбо, Дитриксен, де-Кюбервиль, Валетт, Брази, — шесть героев, исчезнувших с гидросамолетом «Латам», когда они спешили нам на помощь, может быть, самая прискорбная глава во всей истории полярной экспедиции Нобиле. Как часто мы говорлли об этом в красной палатке; строили согни догадок, с искрой надежды на счастье Амундсена, как часто мы говорили себе, насколько несправедлива судьба, готовящая гибель тем, намерения которых самые гуманные — итти на помощь ближнему. Французы и норвежпы еще и сейчас разыскивают своих земляков, итальянцы помогают им, и «Красин», завершивший наше спасение, вдет дальше к своим целям.

Амудсен

И я все еще продолжаю надеяться...

Я охотно закончу эти слова благодарности воспоминанием о роли, которую сыграл при нашем спасении один из моих товарищей в красной палатке, который, хотя я и говорю о нем под конец, не является последним ни в моей памяти, ни в рядах наших спасителей.

Это наш телеграфист, унгер-офицер Бьяджи, простой и милый парень, верный товарищ и прекрасный работник. У него был момент колебания, когда он сомневался в ценности своей работы, это был момент, когда в первые дни после катастрофы наша станция после пятидневной деятельности все еще оставалась без связи. Тогда он хотел уйти, видя, что уходят первый и второй офицеры. Однако, он остался, работал замечательно и никогда не сожалел о своем решении; он был неутомимым, прекрасным товарищем, всегда исполненным доброй воли, и я горжусь тем, что он называет меня по имени.

Из записей измерений, сделанных при помощи моих аппаратов на «Италии», удалось спасти почти все, — а их было очень много. На второй день после катастрофы я нашел в снегу в полной сохранности мою маленькую записную книжку, в которую я заносил все показания аппаратов. В момент катастрофы она лежала на электрометре Кольхерстера. Впоследствии я нашел также мои аппараты, но почти все они оказались сломанными; только электрометр Кольхерстера, отличавшийся прочной конструкцией, отделался незначительными повреждениями. Я нашел его 6 июня и, хотя наше положение тогда еще было крайне неопределенным, — первая связь по радио была установлена только восьмого июня, — научная заинтересованность оказалась сильнее психической подавленности, и я немедленно намонтировал аппарат на одной из льдин. У меня не было батареи для зарядки этого аппарата, и я не мог также прямо зарядить его, ввиду небольшой неисправности, но потом я нашел, что для моих целей можно пользоваться папиросным мундштуком из янтаря, если предварительно потереть его достаточно долго кусочком войлока с моторной покрышки. Таким образом, я в течении целой недели мог спокойно работать на торосах, в совершенно беспримерных условиях, будучи безусловно уверенным, что мой аппарат не подвержен никаким препятствиям в излучении земли.

По прошествии одной недели мы были вынуждены спасаться бегством от движения льда и перенести прежде всего наших раненых, палатку, радиостанцию и продовольствие в другое место. Заниматься научными наблюдениями было невозможно, и мой последний аппарат был поврежден движением льда.

　Группа спасенных «Красиным». Слева направо: Трояни, Орас, Вильери, Бегунек, Самойлович.

Я здесь говорил почти исключительно о моих собственных работах. Я думаю, что я не имею достаточно прав говорить о блестящих работах моих товарищей — проф. Мальмгрена и проф. Понтремоли. Первого из них ныне нет уже