Бруки остановилась у пешеходного перехода, чтобы пропустить маленькую девочку-школьницу. Та благодарно помахала ей рукой, как взрослая, и торопливо перешла на другую сторону. У нее плоскостопие. Сердце Бруки заныло. «Ты в порядке, – сказала она самой себе и надавила на газ, при этом ее глаза наполнились слезами. – Ты чувствуешь себя странно, тебе хочется плакать, ты вот-вот развалишься, все вокруг сюрреально, но ты в порядке».

Она потрогала свой лоб.

Боль – это лишь воспоминание о боли, а не сама боль.

Мигрень атаковала ее зверским ударом в правый глаз рано утром в субботу. Она была готова к этому. Знала, что пытка приближается, а потому в предчувствии худшего отменила все, что было запланировано. И провела выходные одна в своей спальне с закрытыми жалюзи и холодным полотенцем на лбу. Никого – только она и мигрень.

Это был первый приступ с тех пор, как Грант уехал от нее шесть недель назад. Никого, кто принес бы лед или стакан холодной воды, никого, кто заглянул бы к ней, проявил бы заботу или положил бы ей на лоб крепкую руку. Но она и сама справится. Мигрень – не роды. Хотя она читала одно исследование, в котором говорилось, что женщины, испытавшие и то и другое, ставили боль при мигрени выше родильной, что странным образом вселяло бодрость.

Бруки помнила рассказ своей подруги Инес о том, что после развода она сама собрала стол из «ИКЕА» под песню «I’m woman» Хелен Редди, но, когда закончила сборку, ей хотелось одного – позвонить своему бывшему и рассказать об этом.

Такое же желание испытывала и Бруки – позвонить Гранту и рассказать ему, что она справилась с мигренью одна. Глупо и смешно! Ее мигрени ему больше не интересны. А может, никогда и не были.

«У тебя постдром[1], моя дорогая?» – сказала бы мать, если бы увидела ее сегодня утром, потому что теперь благодаря своему подкасту она легко распознавала симптомы мигрени и с небрежной легкостью пользовалась профессиональным жаргоном.

В таких случаях Бруки хотелось рявкнуть: «Не пользуйся медицинским сленгом, мама, если у тебя никогда не было мигрени!»

Но ее мать так полна раскаяния, что это просто невыносимо. Бруки знала о желании своей родительницы искупить вину и не думала, что намеренно отказывает ей в этом, но, определенно, не давала матери того, в чем та нуждалась.

– Понимаешь, – говорила Джой, – в том году, когда у тебя начались головные боли, то есть мигрень, я была так занята, это был действительно плохой год для нашей семьи, наш annus horribilis, как сказала бы королева. Может быть, я неправильно произношу эти слова – мой старый ворчливый учитель латыни, мистер О’Брайен, поправил бы меня, он утонул, бедняга, на пляже Авока-Бич, очевидно, заплыл за буйки и попал в волну, – так что некого винить, кроме себя, но все же, как бы там ни было, тот год, тот ужасный год, тогда было просто много всего… мы думали, что можем потерять свой бизнес, и обе ваши бабушки тяжело болели, и я не представляла, как ты мучаешься…

Тут Бруки обрывала ее, потому что слышала это уже множество раз – все, начиная с того, как утонул учитель латыни.

– Не переживай, мам. Это было так давно.

У ее матери избыток свободного времени. Вот в чем проблема. Она немного теряла связь с реальностью. Часами рассматривала старые фотографии, а потом звонила своим детям, чтобы сказать им, какие милые они были в детстве и как ей жаль, что тогда она этого не замечала.

Правда состояла в том, что сама Бруки не помнила, чтобы мама отмахивалась от ее мигреней. В памяти не сохранилось воспоминаний о тех «непростительных» случаях, когда Джой кричала на нее за то, что она лежала, не в силах приподнять голову с подушки, если они куда-нибудь опаздывали.

Что Бруки помнила, так это невероятную, потрясающую боль и свою злость на мать за то, что та не может с ней справиться. Она не рассчитывала в этом ни на отца, ни на врачей. Она ждала, что мать поможет ей, исправит все.

Теперь Бруки сама справляется с мигренями: эффективно, со знанием дела, без паники. Следи за симптомами. Быстро начинай принимать лекарства. Это первый приступ за шесть месяцев. Она сама в ответе за то, чтобы держать монстра в цепях, но иногда монстр сбрасывал с себя оковы.

– В прошлый вторник завершивший карьеру знаменитый теннисист Гарри Хаддад рассказал о своих планах… – (Слова радиоведущего проникли в сознание Бруки, и она прибавила звук.) —…вернуться в профессиональный теннис в следующем году. Трехкратный победитель турниров Большого шлема закончил выступления четыре года назад после серьезной травмы плеча. В прошлый вторник он объявил о своих планах на странице в социальных сетях и сегодня разместил фотографию своей тренировки под руководством нового тренера, бывшей чемпионки Уимблдона Николь Ленуар-Джордан. Хаддад, который, по некоторым сведениям, скоро опубликует автобиографию, очевидно, надеется вписать еще одну восхитительную страницу в свою невероятную карьеру.

– Ради бога, Гарри! – произнесла Бруки и резко убавила звук радио, выражая неодобрение.

Он совершал ошибку. Его плечо никогда не придет в норму, и Николь – не тот человек. Бывшие чемпионы не обязательно великие тренеры. Николь Ленуар-Джордан – красавица, целеустремленная спортсменка, однако Бруки подозревала: терпения, чтобы быть наставником теннисиста, у нее не хватит.

Она постучала пальцами по рулю и пробормотала, поторапливая светофор:

– Давай же, давай.

У ее отца тоже не хватало терпения на светофоры, на детей, которые слишком долго завязывали шнурки, и на романтические сцены в фильмах, но, когда речь шла о тренерской работе, тут он был само терпение.

Бруки помнила, как отец наблюдал за своими учениками и анализировал их игру: глаза прищурены от солнца – он отказывался надевать солнцезащитные очки на корте (момент, когда Бруки позволили сделать это в бесплодной попытке побороть мигрени, был поистине историческим), а потом подзывал игрока к сетке, подняв вверх указательный палец и формулируя в голове мысль: «Что я должен сказать или сделать, чтобы у этого ребенка в голове щелкнуло?» Он никогда не повторял одно и то же наставление дважды.

Мать Бруки очень хорошо проводила групповые занятия с малышами – они у нее все время бегали и смеялись. Она надевала гламурные солнцезащитные очки с очень большими стеклами во время тренировок с детьми и никогда – на игры. Однако у нее не было ни желания, ни терпения, чтобы вести к цели одного игрока. Джой была деловая женщина, мозг фирмы Делэйни, именно она организовала магазин по продаже товаров для тенниса, кафе, лагерь выходного дня.

Джой делала деньги, а Стэн – звезд, только вот свою ярчайшую – Гарри Хаддада – они потеряли.

Стэн мог бы тренировать Гарри и дальше, сколь угодно долго, хотя некоторые считали, что три Больших шлема – это большее, на что тот способен. Только не отец. Он верил, что Гарри мог бы взлететь так же высоко, как Федерер, что Гарри станет тем австралийцем, который наконец размочит засуху Открытого чемпионата Австралии, но никто никогда не узнает, что могло бы случиться в параллельном мире, где Гарри Хаддад остался бы с тренировавшим его в детстве крутым Стэном Делэйни.