поварихи тоже была такая привилегия? Наверное, так и есть. Было невозможно представить себе, что фрейлейн Шмальцлер жила с соседкой.

Ну почему она не может уснуть? Несомненно, во всем огромном доме она была единственной, кто мучился бессонницей. Должно быть, все дело в новых впечатлениях. Но откуда это странное напряжение, шуршание в стенах и тихий треск в шкафу? Мари всегда обладала острым чутьем, часто она уже издали слышала шаги Папперт, которая шла проверить общую спальню. Даже когда шагов не было слышно, Мари их чуяла, догадывалась.

Может… может, здесь водились мыши?

Она представила, как фабрикант Мельцер лежит со своей женой в супружеской постели, а под ней шныряют мыши. Она ухмыльнулась в темноте, вообразив, что одна мышка прыгнула на супружеское ложе и обнюхала голую ступню хозяйки. Той женщины, которая уставилась на Мари из окна автомобиля, а потом смеялась над ней. Не странно ли, что первый и второй этажи виллы ночью оставались совершенно пустыми? В Нижнем городе люди часто жили в тесноте, спали вповалку, даже в приюте некоторым воспитанникам приходилось ночевать вне спальни. А здесь кухня была пустой, комната экономки тоже пустовала, и все эти великолепные комнаты второго этажа, которых она еще не видела, были необитаемы. Рано утром, как сказала Августа, они вместе будут растапливать печки, вот тогда Мари и увидит прекрасные комнаты, библиотеку, гостиные, столовую и остальное. Пусть и мельком.

Как же повезло этим Мельцерам. Богатство, огромная фабрика, вилла. Наверняка у них была ванная комната, а в ней – унитаз из белого фарфора с золотой каемкой. Им не надо было заботиться о том, хватит ли денег на завтрашний обед, есть ли на зиму теплое пальто и обувь. Но вдобавок ко всему этому изобилию Господь послал им еще двух прекрасных благовоспитанных дочерей и умного сына. Тот молодой человек, который сегодня рано утром садился в автомобиль. Его зовут Пауль и что он учится в Мюнхене. Он был хорошо одет, не то что расфуфыренные молодые люди, которые с ней знакомились в городе. Жаль, что Пауль был таким насмешливым снобом.

Удача сопутствовала Мельцерам. Бывало ли в жизни так, что богатство и ум, красота и успех шли рука об руку? Что блага Господь раздавал только оптом или вообще не раздавал?

В этот момент Мария почувствовала легкую вибрацию. Под ней на третьем этаже что-то упало. Затем послышался шум, похожий на кошачье шипение. Мяуканье, урчание и высокий звук, заставивший вибрировать оконные стекла.

Голоса. Женские голоса. Ох, ей был знаком этот пронзительный визг, эта чистая, беспомощная ярость. В приюте конфликты между девочками часто принимали бурный характер, они страстно и отчаянно кричали, рвали друг на друге платья, хватали за волосы, ломали ногти и зубы.

Мари затаила дыхание и прислушалась. Нет, это была не Августа и не Эльза. Звуки доносились снизу. Из покоев молодых барышень. Ссорились благовоспитанные дамы. Они дрались и бранились между собой не хуже приютских девиц.

– Пресвятая Дева Мария, – пробормотала Йордан, которая проснулась от звуков. – Только бы госпожа не выдернула меня сейчас из постели.

Но ничего не произошло. Шум постепенно улегся, и комната наполнилась привычным храпом Йордан. Мари улыбнулась и провалилась в сон.

7

– Аккуратно, недотепа! – грубо зашипела на нее Августа.

– Извини!

Мари с жестяным ведром споткнулась о белую лакированную дверную раму, раздалось громкое лязгание, и на двери остался уродливый черный рубец.

– Теперь мне попадет, – бранилась Августа. – И все из-за тебя. Ты и впрямь выглядишь глупее остальных!

Мари так говорили постоянно. Как было в действительности, она не знала, но поскольку слышала это в свой адрес довольно часто, видимо, так оно и было. Мари предвкушала, как первый раз пройдется по прекрасному дому. Однако в комнатах оказалось на удивление темно. И даже когда Августа раздвинула шторы, светлее не стало, ведь было всего-то полшестого утра.

– Смотри только не рассыпь угли!

Мари старалась изо всех сил. Разводить огонь было просто, при помощи горячих углей и смятой газеты любой ребенок бы справился. Печи в имении были новые и удобные. Дверки открывались хорошо, никаких трещин, через которые вываливается зола. В некоторых комнатах стояли узкие изящные кафельные печи, словно дамы в корсетах. Не дай бог измазать кафель грязными руками. Когда такое случалось, пятно следовало быстро стереть тряпкой. С чугунными печами проще. Украшенные орнаментом и, очевидно, дорогие, они напоминали богатых родственниц знакомых Мари простых «буржуек». Но на чугунных печах пальцы не оставляли следов сажи, в этом было их преимущество перед кафельными.

– Не спи. Господи, да когда ты уже закончишь!

– Я делаю это впервые, мне нужно привыкнуть, Августа.

Еще вчера Августа была так любезна и участлива! Сегодня утром ее словно подменили. Мари видела перед собой злобную, бессердечную бабу, которой доставляло удовольствие унижать Мари. Августа все-таки узнала ее ночью в коридоре? Похоже, что да.

– Да разуй же глаза, тупица! Где, по-твоему, должна быть печка? У окна, что ли? Посмотри в углу направо, слепая ты курица. Господи, вот Эльза удивится, когда я ей расскажу…

Обеим горничным надлежало до завтрака привести в порядок обе ванные на третьем этаже. Хозяин имел обыкновение принимать ванну по ночам, молодая барышня Катарина тоже так часто делала. После них полотенца обычно были разбросаны по полу, мыло лежало не на месте, в унитазе было не смыто. Хозяйка дома предпочитала, чтобы уже ранним утром ванные комнаты были в лучшем виде.

Августа наконец отпустила Мари, и та, спускаясь на первый этаж по лестнице для прислуги, разочарованно подумала, что так и не рассмотрела комнаты. Перед глазами всплывали лишь фрагменты – красные обои в гостиной, длинный деревянный стол в столовой, мрачного вида резные шкафы и куча пепельниц в мужской гостиной. В библиотеку, которую она так мечтала увидеть, ей и вовсе не позволили зайти, там вместо печи был открытый камин, который никогда не разжигали утром. Внизу, в кухне, все уже собрались за завтраком, и Августа пожаловалась, что, мол, не знает, как Мари справится с растапливанием печей, по ее мнению, та ни на что не годилась.

– Я так и знала, – подала голос Йордан. Она пила кофе с молоком из светло-голубой чашки с золотым краем и держала ее в руках, словно сокровище. К слову, вчера Мари даже не допустили до мытья большей части посуды.

– Она криворукая. Она ведром оставила зазубрину на двери в столовую. Я это говорю, чтобы было понятно, что не я виновата. Скажи, Мари, что это ты сделала. Давай. Говори.

Когда