Галка появилась перед ним очень довольная, вооруженная бутылкой «Столичной» и двумя пирожками на тарелке.

– Угощаю. – Она поставила все это перед ним. – Вылей ты это пиво! «Хольстен», тоже мне. Знаешь, как мы его разбавляем?

Иван отодвинул кружку, оторвал креветке голову, высосал сладкое мясо. Разговаривать с Галкой не хотелось, да и о чем было говорить? Да, был в их жизни когда-то пустырь, а на пустыре каждый вечер загорались костры. Мальчишки сидели там, пекли на прутиках картошку, поджаривали унесенный из дому хлеб. Тут же грелись у огня своры бродячих собак. Все взрослые в районе этих собак боялись, а вот мальчишки – нет. Их псы не трогали, словно чувствовали – это существа той же породы.

Как-то раз мальчишки, и среди них Иван, засиделись до полуночи. Костер давно прогорел, но было не холодно – самое начало лета. Иван курил, с удовольствием пуская носом дым. Курил он тогда «Космос» – сейчас бы и не прикоснулся. Его лучший друг, Косой, ворошил палкой угли, отыскивая пропавшую картофелину. Он надеялся, что ее еще можно съесть – может, не вся она сгорела. Кто там еще сидел, Иван уже не помнил. И вдруг в темноте бешено залаяли собаки. Мальчишки насторожились. Они знали – на пустырь пришел кто-то чужой. Значит, за кем-то идут родители, или пьяный забрел, или милиция, или – что еще хуже – взрослая шпана…

– Ни хрена не вижу. – Косой вскочил и всматривался в темноту. – Нет, вроде кто-то идет. Вон там, у заборов, видишь?

И тогда Иван тоже увидел ее. К тлеющим углям их костра нетвердой походкой шла молодая женщина. То ли больная, то ли пьяная – то быстро шла, но вдруг резко останавливалась, словно в нерешительности, а потом снова делала несколько неуверенных шагов.

Мальчишки затаили дыхание, глядя в ее сторону.

– Бухая, – шепнул Косой.

Девушка наконец приблизилась настолько, что они рассмотрели ее лицо.

– Пацаны… – жалобно сказала она. – Закурить не будет?

Сигареты были у многих, но Иван всех опередил.

Он протянул ей пачку «Космоса», она, пошатываясь, мотая белокурой головой, вытащила сигарету… И вдруг схватила Ивана за плечо горячей рукой. Он чуть не отпрыгнул, но потом понял – она это сделала, чтобы устоять на ногах.

– Мерси тебе огромное, – сказала она. – А огонечка не будет?

Иван зажег для нее спичку. Когда она прикуривала, он ее рассмотрел хорошенько. И понял – девчонка ненамного их старше, ей всего-то лет восемнадцать-двадцать, наверное. И в свете догоравшей спички она показалась ему очень красивой… А она, подняв к нему лицо, улыбнулась ласковой, пьяной, мягкой улыбкой:

– Хорошенький какой… Блондинчик… Тебя как звать?

– Иван, – сквозь зубы ответил он. Сквозь зубы, потому что дружки начали посмеиваться. Ванька – хорошенький! Блондинчик, ха! Хохма!

– Иван? – переспросила она. – А меня – Галка. Я тут рядом, в овощном, работаю… Я тебя и раньше видела. Ну, чего ты?

Она все еще опиралась на его плечо. Друзья все еще посмеивались. Больше всех старался Косой – он явно завидовал А у Ивана в горле пересохло. Он про эту Галку слышал. Никому, мол, не отказывает. Значит, можно попробовать. Он сто раз слышал, как дружки похваляются друг перед другом своими сексуальными приключениями, но почти никогда им не верил. Где, спрашивается, те девчонки, о которых они говорят? Каждый раз оказывалось, что девчонки эти живут где-то далеко, в другом районе, или вообще из Москвы уехали. Чепуха, одним словом. Сам он на этот счет ничего не выдумывал, у него девчонки еще не было. Он набрался смелости и сказал:

– Пошли, я тебя провожу.

– Куда? – удивилась Галка.

– Ну а куда тебе надо?

– А, пошел ты… – Она вдруг отпустила его плечо и разом села на землю. – Никуда не пойду. Плохо мне. Водички нету?

Вода у ребят была, да ее выпили под картошку.

Ни капли не осталось. Они переглядывались, пока Косой не сказал:

– Слышь, Вань, принеси ей воды.

– Почему я?

– У тебя дом рядом.

– А у тебя не рядом?

– Мне отец так вмочит, если я сейчас приду! Сам знаешь – Косой ухмылялся. – А у тебя только мать, что она сделает?

Иван-то знал, что может сделать мать. Она начнет плакать, и придется скорее всего остаться. Но Косой был прав. Ему сейчас и в самом деле нельзя домой.

Вот когда отец выпьет свои законные пол-литра и завалится спать, тогда Косой вернется. А другие пацаны жили не так близко. Он решился:

– Ладно, я схожу. Только вы не уходите отсюда, поняли?

– Ясное дело, дождемся, – ответил Косой.

Галка икнула, стыдливо закрыла рот ладошкой:

– Ой, ну что за гадость…

Иван бросился в темноту, прочь от костра. До самого дома он бежал, не переводя духа, как будто что-то случилось, надо Галку спасать. Ключей у него своих не было, пришлось позвонить. Открыла мать и сразу начала:

– Еще позже ты прийти не мог, конечно?

Но он ее не слушал:

– Да ладно, ма, я сейчас.

Он бросился на кухню, схватил какую-то банку, открыл кран. В банку с шипением бежала ледяная вода, а мать, стоя за спиной, выговаривала:

– Сырую воду пить нельзя! Вот же кипяченая в графине. Или еще лучше – выпей чаю!

– Да ладно, ма. – Он попытался проскользнуть в коридор, но она загородила ему путь:

– Куда?! Опять?! Опять туда? Опять к этому жуткому Косому? К своим приятелям?!

– Опять! – Он все же вывернулся и выскочил на лестницу. Страшно было думать, что его ждет, когда он вернется опять… И вот он уже на пустыре. Бросается туда-сюда, ищет, зовет… Но угли догорели. И где теперь сидят ребята – не поймешь.

Наконец он услышал голос Косого:

– Ты, Вань?

– Я! А… Она где?

Косой выступил из темноты, его лицо озарил огонек папиросы.

– Да где же она? – почти выкрикнул Иван.

– В кустах. Там, где покрышки старые валяются. – Косой показал за спину. – Иди, она ждет.

Иван ни о чем его не спросил. Но по смущенному лицу Косого, по его виноватому голосу все понял. Его опередили… На подгибающихся ногах он прошел к кустам, раздвинул их, позвал:

– Ты тут, Галя?

– А? Здесь я, здесь… Иди сюда… Ты кто, а? Который?

Он вдруг ощутил на своем лице прикосновения ее горячих мокрых пальцев. Мокрых? Почему? Ведь дождя давно не было, земля сухая. От ее пальцев резко пахло чем-то животным, и этот запах был ему противен. Он сунул ей банку и услышал, что она жадно пьет, захлебываясь, булькая, постанывая от удовольствия. Наконец бульканье затихло. Галка спросила уже более осмысленным голосом: