— Ты его убил! — крикнул второй налетчик, глядя на окровавленного и бьющегося в конвульсиях детину. — Сваливаем!

Они бегом бросились в глубь парковой зоны, оставив Никиту наедине с умирающим человеком.

Он бросился к аттракционам, где мог быть телефон, чтобы вызвать «Скорую помощь». К счастью, он смог позвонить. И Толик был еще жив к тому моменту, как прибыли врачи. Его забрали, увезли, а Никитой занялся прибывший наряд милиции.

Он рассказал, как все было. Нашлись и свидетели, которые подтвердили его слова о двух громилах в масках. Капитан-оперативник на месте запротоколировал его показания, выписал Никите повестку на завтра и отправил его домой.

Не думал он, отправляясь в милицию, что ему придется там заночевать. Занимавшийся им оперуполномоченный уже не был так милостив к нему, как вчера.

— Я из-за тебя, Сонцев, всю ночь, считай, убил… Женой покойного…

Вид у капитана Кипелова был помятый, и запах перегара угадывался хорошо. Но Никита только мог строить предположения, как долго и в каких позах он допрашивал Ирину Б. «Жену покойного»… Оказывается, Толик все-таки умер, обреченно подумал Никита.

— Признавайся, у тебя был с ней роман? — Нехорошо глянув на него из-под низких кустистых бровей, оперуполномоченный поднялся, взял графин, налил воды в ладонь, смочил плешивую голову, а затем сделал несколько глотков прямо из горлышка.

Графин остался у него в руках. С ним он подошел к Никите, встал у него за спиной.

— Ну, я жду ответа!

Казалось, он вот-вот опустит графин ему на голову.

— С кем роман?

— С Иркой, твою мать!

— А-а, ну, был…

— Ну, вот и ладненько…

Кипелов снова смочил себе плешь, поставил графин на место и вернулся за свой стол. Взял из папки бланк протокола и, не обращая внимания на Никиту, молча принялся что-то писать.

Прошло не меньше часа, прежде чем он протянул Никите заполненный бланк.

— Ознакомься и распишись.

Нелегко было разобрать почерк оперативника, но все же Никита осилил текст. От возмущения у него запылали щеки.

— Это что за ересь?

Оказывается, у него был роман с Ириной Б., он хотел на ней жениться, а чтобы избавиться от ее мужа, нанял двух амбалов, которые в конечном итоге организовали драку «между двумя парковыми аллеями» и «нанесли один побой по голове» гражданину Б. Но не только Никиту обвинял грамотей из уголовного розыска. «Гражданка Б. все время производила нарушение семейной жизни путем непонимания мужа и понимания своего любовника гражданина Сонцева»…

— Это не ересь, это убийство! — непоколебимо уверенный в своем судьбоносном величии, важно изрек офицер.

Никита обреченно вжал голову в плечи. Он не хотел отвечать за убийство человека.

— Но я никого не нанимал.

— Да, но роман с гражданкой Б. у тебя был.

— Был.

— И ты хотел избавиться от ее мужа! — наседал Кипелов.

— Нет. Это было мимолетное увлечение. Я уже и забыл об Ире, но вчера появился Толик и напомнил, на мою голову…

— Да нет, напомнили на его голову. Его убили, а не тебя… Убили, Сонцев. Убили!!! И в этом убийстве виноват ты!

— Вы не понимаете или не хотите понять. Толик узнал о нашем романе, нашел меня, набросился на меня с кулаками. Вот, бровь разбил…

— Ну, разбил, и что?.. Вы позвали его в парк, чтобы свести его с вашими наемниками. Они немного задержались, между вами и гражданином Б. завязалась драка, в результате чего вы получили незначительную травму. А потом появились нанятые вами люди, ударили его по голове… Это ваши люди убили гражданина Б. И вам за это отвечать.

— Никого я не нанимал.

— А я говорю, нанимал! — рыкнул Кипелов.

— Бред.

— Протокол подпиши.

— Нет.

— Ты дурак или чего-то не понимаешь? — зло, но вместе с тем увещевательно глянул на Никиту капитан. — Сейчас ты подпишешь протокол допроса, затем я возьму с тебя подписку о невыезде и отправлю домой. Суда будешь дожидаться дома. Дома!.. А не подпишешь, я тебя задержу, отправлю в КПЗ, затем в следственный изолятор. Суда будешь дожидаться в душной камере, до отказа забитой уголовниками. Ты же и дня там не проживешь, тебя там опустят, заставят жить на параше…

На параше среди уголовников жить не хотелось. А ужас, описанный Кипеловым коротко, но емко, оказался настолько осязаемым, что Никита невольно потянулся за авторучкой.

— Давай, давай подписывай. Тебе же лучше будет.

Но мелькнувшая в голове здравая мысль пресекла его малодушный порыв.

— Вам что, главное — меня виноватым сделать или убийц найти? — спросил Никита.

Капитан валил вину на него и на мифических наемников, но их личности установить даже не пытался. А ведь он должен был спросить про них.

— Убийца — ты! — раздраженно выпалил Кипелов.

— Если судить по вашей версии, то я организатор преступления. А кто исполнитель?

— Вот это ты и скажешь. Когда подпишешь протокол.

— То есть вы будете допрашивать меня дальше.

— Угадал.

— И домой не отпустите.

— Ну почему же? Если назовешь имена своих подельников, отпущу.

Кипелов невольно отвел взгляд в сторону, чем выдал коварство своих замыслов. Никита окончательно убедился в том, что его здесь держат за дурака.

— Но я не смогу их назвать. Я их не знаю и знать не могу…

— Я бы на твоем месте, Сонцев, хорошенько подумал, прежде чем ломать комедию. Подпиши протокол и дыши свободно. Нет, будешь дышать отбитой грудью, это я тебе обещаю…

— Это угроза? — холодея от ужасного предчувствия, спросил Никита.

Он слышал, что в милиции хватает садистов, силой выбивающих показания из подследственных.

— Угроза?! — пренебрежительно хмыкнул Кипелов. — Что ты знаешь об угрозах, пацан?.. Лично я пальцем тебя не трону, но и гарантий твоей безопасности не дам. Тюрьма тебя сломает, поверь мне. Там тебе не только грудь отобьют, но и все остальное, на чем сидят. Рано или поздно ты сам напросишься ко мне, чтобы я тебе помог. А я тебе помогу. Но прежде чем перевести тебя в нормальную камеру, где не бьют и не насилуют, я повешу на тебя еще пару убийств. Будет суд, тебя осудят лет на пятнадцать особого режима, а то и к смертной казни приговорят. А ты как думал?.. Мой тебе совет, Сонцев, подпиши протокол. Пойдешь как организатор убийства, получишь свои законные десять лет, отсидишь их на строгом режиме, вернешься домой… Сколько тебе сейчас лет? Двадцать один год? В тридцать один год выйдешь, и то — если раньше не выпустят. Будешь хорошо себя вести, раньше срока выйдешь, по условно-досрочному… А ты будешь себя хорошо вести. Ты человек умный, тебе уголовная романтика ни к чему. В двадцать семь лет выйдешь. Как раз призывной возраст закончится. В двадцать семь лет человек только жить начинает. А ты сейчас, через годик-другой, жизнь свою закончишь. Приговорят тебя к расстрелу, и умоешься кровью под стенкой… Думай, думай, Сонцев. Или уже подумал? Что ж, вот тебе ручка, вот протокол…