Открываю глаза от непривычного для меня звука посреди ночи. Обычно я слушаю истерику ветра. Слушаю, как он разбивается о кресты и озлобленно свистит. Слушаю, как он плачет дождем. Слушаю, как воет снегом. Но здесь что-то другое.

Я недоверчивый кусок мяса.

Прислушиваюсь. Мультипликаторы, сидящие внутри меня, уже начали составлять страшные картинки, чтобы показать мне то, с чем сопоставляется этот пришедший из темноты звук. В углах лачуги я вижу маленькие глаза, что наблюдают за мной. Это могут быть крысы. Голодные грызуны, что готовы питаться плотью и кровью. Что готовы накинуться на меня, поняв, что из меня получится неплохой ужин для целой стаи.

Я вижу в углах маленькие глазки, что с интересом наблюдают за мной, и думаю, что помимо крыс это может быть просто тот самый мультик сознания. Сейчас он находится в разработке, и поэтому я вижу лишь черные точки зрачков на фоне совершенно белых белков.

– Эта иллюзия не может быть источником этих звуков, – говорит первый голос.

– Слишком громко, слишком далеко, слишком неотчетливо, – говорит второй голос.

– Даже для ветра это было бы слишком странной песней одинокого скитальца, – третий голос озвучивает свои мысли.

– Это не могут быть мертвецы. Ведь они уже мертвы. Это не может быть галлюцинацией, мы бы ее распознали, – задумчиво произносит четвертый мой невидимый собеседник.

– Ведь это чистое счастье, это стоны оргазма, – кричит пятый голос, и мое лицо расплывается в улыбке.

Выхожу на улицу. Ночь неподвижна. Я смотрю в сторону рабочих суток и понимаю, что звук исходит не оттуда. Начинаю прислушиваться и теперь, покинув теплое помещение, нагретое буржуйкой, я могу различить слова, которые доходят до сюда.

– Давай! Давай сильнее! Трахай меня! – кричит женский голос. – Не останавливайся! Никогда не останавливайся! Двигайся!

Поворачиваю голову в сторону храма. Там горит свет, и мозаика в моей голове собирается в полноценную картинку.

Я – подслушивающий сотворение греха.

Холодно. Возвращаюсь в лачугу. Темно. Теперь звуки отчетливо слышны. Я различаю слова, и мне это не нравится. Мне не нравится слушать стоны счастья, которыми закатывается девушка с кожей белой, как снег, и огненно-рыжими веснушками, которыми усыпано все ее белое лицо.

Нужно отвлечься от этого. Нужно занять себя, свои мысли. Собираюсь и иду работать. На улице холодно. Сама улица не издает ни единого звука. Сама улица мертвенно тихая, какой и положено ей быть на кладбище. Сама улица не содержит ни единого тела, ни единой здоровой души… Здесь только я. Я безумная душа в гнилом теле.

Очередная холодная рабочая ночь в этом протухшем городе. Опять клацающий о землю лом, опять звенящая лопата. Все это, чтобы прогнать мысли о сексе, все это чтобы забыться, все это, чтобы перестать слышать ту девушку, которая пришла к коммерсанту.

– Первый день в аду был тяжелым, – думаю я. – Первый день в аду закончился тогда, когда меня вырубило на вонючих матрацах. Первый день был наполнен физической болью и слабостью, первый день был отравлен количеством выпитой ранее дряни, первый день был в стиле крутого пике из рая прямо в ад. Но за что мне это второе испытание?

– О, да! То, как она стонет, это звучит музыкой, – говорит первый голос.

– Эта музыка пробуждает в тебе человека, – второй голос подхватывает тему.

–Эта музыка стонов вытаскивает из глубины твоего человека зверя, – третий голос говорит во мне.

– Зверь древний и озлобленный, зверь бешеный и не подвластный контролю! – четвертый голос заканчивает свое предложение, и я вытягиваясь в полный рост.

Руки сами по себе раскидываются в стороны, в одной зажат лом. Затем голова запрокидывается назад. Я смотрю в ночное заполненное звездами холодное небо декабря. Из моей груди волной пробивается смех. Совершенно безумный, будто бы рассудка вовсе больше нет…

– Ворвись в храм! Подвесь его гвоздями на распятии и возьми эту девчонку прямо под крестом, – истерически орет пятый голос, вырываясь из меня наружу вместе со смехом.

В этот момент я по колено стою в свежевырытой мною яме.

Я не человек в этот миг.

Лом рывками вгрызается в мерзлую землю. Я с яростью вколачиваю его каждым новым движением в почву. Двигаюсь так быстро, как только могу. Давление резко подскакивает. Пробивается пот. Лицо красное, сосуды глаз залиты кровью. В висках начинает пульсировать. Уши закладывает. Я будто бы под водой.

От интенсивности движений на глаза опускается мутная темная дымка. Движения становятся более плавными, длинными. Я даже вижу траектории, которые медленно испаряются по истечению нескольких секунд.

Я истерически смеюсь и продолжаю долбить ломом дыру в земле. Глаза щиплет пот, не могу дышать, даже стоять больше не могу. Опрокидываюсь назад, падая на спину. Тяжело дышу от одышки, наполняя мешки под названием «легкие» холодным воздухом декабря. Я лежу в могиле и смотрю на то, как траектория падения медленно исчезает, соединяясь со мной. Я лежу в могиле холодной ночью, в висках стучит кровь, которая с переизбытком наполнила каждый сосуд, каждый капилляр. Я больше не слышу, как стонет от кайфа та девушка, я больше не слышу своих мыслей, я вообще больше ничего не слышу, потому что уши заложило от давления…

Я в шаге от обморока.

Я лежу, смотрю в чистое небо декабря и вижу звезды. Я истерически смеюсь. Я получаю кайф от всего происходящего. Закрываю глаза и проваливаюсь куда-то глубже, вниз. Я чувствую это падение, я чувствую, каким легким стало мое тело. Открыв глаза, вижу ту самую комнату, с которой все началось много лет назад.

– Твоя задача заключается в том, – говорит человек с усами , и я помню каждое его слово. Знаю, что будет после, в курсе каждой секунды своей жизни в том плотно сплетенном веретене. Знаю, что так в моей голове поселился первый голос. Точно так же там зародился второй, третий и четвертый с пятым. Я помню все, и сейчас это кадрами диафильма мелькает передо мной.

– Стоп! – говорю я сам себе, и картинка того, как я попал сюда, в этот ад, остановившись, дрогнула. – Хватит! ХВАТИТ!

Медленно и протяжно выдавливаю из себя крик и понимаю что заперт в клетку внутри сознания.

– А-а-а! – еще раз выдавливаю из себя, понимая, что из этого сна меня сможет вывести только мой собственный голос.

Я начинаю сквозь дурман бессознательного состояния слышать хрип своего голоса:

– Д-А-В-А-Й! – кричу я еще сильнее, и в следующий миг подскакиваю в могиле.

Люди вокруг начинают орать вместе со мной.

– Твою ж мать! – кричит коммерсант, приближаясь к моей