– Плотность в норме, – сообщил корабль, – взлет разрешен.

Но было уже поздно. В разреженном воздухе Харита вспыхнули, перекрещиваясь, антигравитационные пучки, сложились в подобие переливающейся в воздухе линзы – и в этой линзе черным пауком зависло черное брюхо космоатмосферника класса «Альдебаран».

Страховочные щитки осыпались, как засохшие лепестки, открывая круглые зрачки лазерных батарей. Запищал и налился светом блок ближней связи. Эйрик снял шлем и ткнул пальцем в комм. Вместо собеседника по экрану бегали статические разряды.

– Убей тягу, – приказал экран.

Плавающий акцент уроженца сектора Розы был слишком незаметен, чтобы быть компьютерной подделкой. Хозяева неизвестного корабля глушили изображение, но звук шел напрямую.

– Убей тягу, пилот, или мы размажем тебя по планете.

– Что вам нужно?

– Мальчишку.

– Зачем?

– Нас интересуют хариты, пилот.

– Но, похоже, вы не интересуете их. Я не слыхал, чтобы хариты общались с людьми.

– Они общались с ребенком. Мы хотим поболтать с ним о его воспитателях.

– Кто вы такие?

– Сторожевик класса «Альдебаран», который размажет тебя, пилот, если ты будешь задавать глупые вопросы.

– Если вам так нужен мальчик, почему бы вам не заплатить за него? – спросил ван Эрлик.

Рука Чеслава сжалась на рукояти веерника. Этот пират воевал против людей. «Если он будет торговать людьми, я его пристрелю», – подумал Чеслав.

Экран невнятно зашелестел. Невидимый собеседник отвернулся от комма и что-то спросил; в ответ послышались щелчки и посвист.

– Не выйдет. Отдавай мальчишку и возвращайся на базу.

Их явно приняли за патрульный катер.

– Во-первых, – сказал ван Эрлик, – мне не кажется, что нас отпустят на базу. Как только мы отдадим мальчишку, мы вам станем не нужны. Куда проще сбить нас на взлете и списать все на харитов. А во-вторых, вы удивительно ненаблюдательны. Вам даже не пришло в голову задуматься, почему мальчик, который умел скрыться от ваших зондов, оказался в нашем корабле добровольно. Вам не кажется, что мы знаем о харитах больше мальчишки?

И, не дожидаясь ответа, ван Эрлик врубил левую пару планетарных двигателей. Никто и никогда не стартует с планеты на одной паре двигателей – корабль неминуемо завалится и спустя несколько секунд после старта врежется обратно в землю. Катер – не космоатмосферник. Соотношение его массы к мощности двигателей несколько меньше, но все равно стартовать на левых двигателях с него никто, сколько было известно Чеславу, еще не пытался. Как никто не пытался перепрыгнуть пропасть на одной ноге.

Катер рыскнул. Земля встала дыбом, Чеслав на миг увидел струи пара и огненные клочья грязи, вылетающие из сопел.

Противник замешкался. Капитан космоатмосферника тоже никогда не видел косого старта – и, смущенный последними словами собеседника, он никак не мог решить, что делать – стрелять? Самому уйти вверх, дабы спасти катер с драгоценным мальчишкой и, возможно, – не менее драгоценными пилотами?

Поверхность планеты встала вертикальной стеной. Катер, заваливаясь, словно летел по узкому коридору между почвой и облаками.

В следующую секунду, за мгновение до того, как столкновение с землей стало необратимым, ван Эрлик врубил правые движки. Мир закрутился волчком. Катер рванулся вверх, вверх, прочь от выжженной войной планеты – минуя сверкающую паутину, в центре которой висел сторожевик. Где-то в полукилометре над почвой катер сильно тряхнуло, словно он ударился о невидимую стену. Но напряженность силового поля падает обратно пропорционально кубу расстояния. На такой дистанции поле было не плотней листа бумаги – катер рыскнул, отчаянно взвыл и – пошел вверх, набирая высоту.

Экран потух.

Паутина исчезла. Ионизированный столб воздуха под чужим кораблем засветился зеленым призрачным светом. Катер лег набок и помчался параллельно земле.

– Наверх! – заорал Чеслав.

– У них на орбите эсминец, – отозвался ван Эрлик.

Катер, ныряя в воздушных ямах, несся над верхушками призрачных деревьев с тугими клубками сучьев. Силовая волна, выброшенная космоатмосферником, прокатилась над ними на высоте в двести метров, и по ту сторону накрывшей их гигантской чаши засверкала шатровая радуга.

Активные сенсоры противника захватили цель, штурман-блок пронзительно запищал.

– Они нас достали, – сказал Чеслав.

Комм вспыхнул снова. Сигнал шел с орбиты, от пылающего красной точкой эсминца. На этот раз на экране появилось изображение. Чеславу на мгновение бросился в глаза огромный белый силуэт в кресле второго пилота.

– Сядь, сука, – заорал капитан чужого эсминца, – сядь, или мы тебя размажем!

Катер, заложив крутой вираж, мчался вдоль внутренней дуги силового колокола. Он походил на бабочку, накрытую гигантской прозрачной крышкой от супницы.

Супница начала медленно опускаться.

Космоатмосферник в ее центре расплылся, теряя очертания, превратился в гигантскую кляксу, стекавшую к земле по шатровой радуге поля – силовая блокировка дает поразительные зрительные эффекты. Было такое впечатление, что их накрывает вывернувшимся наружу желудком корабля.

Эйрик сорвал шлем.

– Ден! Расса! – закричал он отчаянно. – Если вы слышите меня, помогите мне!

В следующую секунду воздух словно сгустился в огромный черный топор – и в лезвие этого топора и влетел корабль противника. Небо взорвалось. Солнце мигнуло, как неисправный индикатор. Шатровая радуга исчезла. С неба сыпались пластик, сталь и мясо.

– Во имя императора, – проговорил потрясенный Чеслав, – что это было – оружие харитов?

– У харитов нет оружия, – прозвучал насмешливый ответ, – держитесь крепче, детеныши. Мы уходим в гипер у внешнего слоя атмосферы, если не хотим познакомиться с тем, кто болтается на орбите.

* * *

Наследственный генерал империи, глава Оперативного Штаба Службы Опеки полковник Станис Александр Рашид Трастамара сидел в кресле перед монитором транссвязи и глядел на разноцветные сполохи на экране.

Десять стандартных минут назад ординарец почтительно доложил ему, что светлейший Ассен Ширт, начальник Службы Опеки, хочет с ним говорить. Канал связи был установлен – информационный луч прорезал гиперпространство, стянув в одну точку добрых две сотни световых лет, треть ресурсов «Астарты» работала на поддержку канала, передающая установка на Митре пожирала столько энергии, сколько небольшой молибденовый завод, – а его сиятельство Ассен Ширт не торопился нажать на кнопку приема. Может, брился. Или рассматривал свое отражение в зеркале. Или занимался любовью с секретарем.

Транссвязь была абсолютной монополией государства. Частные компании в эту сферу не допускались. Сообщения обычных граждан передавались только как записи после просмотра их Службой Опеки.