Бенедикт сердито смотрел на Гамаша, снег крутился вокруг него, кулаки молодого человека сжимались.

– Вас никто не учил ездить по снегу? – прокричал Гамаш в метель.

– Я умею это делать лучше, чем вы.

– Тогда вы сможете преподать мне урок. Но вероятно, не сегодня.

Они вернулись в машину, Гамаш включил передний ход.

– И чтобы вы знали… – сказал он, сосредоточившись на дороге. – Я никогда не сдаюсь.

– Куда мы едем? – спросил Люсьен с заднего сиденья.

– Домой, – ответила Мирна.

– Мы приехали? – спросил нотариус. В очередной раз.

– Oui.

– Правда?

Ответ был таким неожиданным, что Люсьен замолчал. Он рукавом стер конденсат с окна машины и посмотрел наружу. И увидел… что там ничего нет.

А потом ветер на мгновение сдул снег, и на долю секунды сквозь разрыв в метели нотариус увидел дом. Жилье.

Дом, сложенный из плитняка, через окна со множеством переплетов испускал мягкий свет.

А потом он исчез, проглоченный метелью. Видение было настолько кратким, что Люсьен в отчаянии решил: это его воображение выстроило сказочный коттедж.

– Вы уверены? – спросил он.

– Абсолютно.

Не прошло и часа, как Арман и его гости приняли душ и облачились в сухую чистую одежду. Только Люсьен отказался от всех предложений.

Они сидели за длинным сосновым столом, а печка в дальнем конце комнаты выдавала тепло на-гора. Снег за окнами доходил до рам по обе стороны очага, отчего выглянуть на улицу было затруднительно.

Бенедикт надел хозяйскую футболку, свитер и слаксы; он уже успокоился после дороги. Горячий душ и обещание еды подняли ему настроение.

Молодой человек огляделся.

Коттедж не сотрясали порывы ветра, окна не дребезжали, несмотря на ярость разбушевавшейся стихии. «Дом построили на века, – подумал Люсьен, – и он простоял уже не меньше века. А то и двух».

Даже если бы он и постарался, очень постарался, ему вряд ли удалось бы построить такой надежный дом.

Мерсье посмотрел на мадам Гамаш, которая подавала бульон, на Армана, нарезавшего хлеб. Время от времени они обменивались словами. Их тела соприкасались на манер столь же случайный, сколь и сокровенный.

Бенедикт спрашивал себя: если бы он постарался, очень-очень постарался, смог бы он построить отношения такие же прочные?

Он поскреб грудь и поморщился.

Несколькими минутами ранее, стоя под горячей струей душа, Арман спросил у Рейн-Мари:

– Тебе имя Берта Баумгартнер о чем-нибудь говорит?

– Это не какой-то мультяшный персонаж? – спросила Рейн-Мари. – Нет, та из комиксов про Дагвуда. А она не негодяйка из комиксов про «Дунсбери»?

Он выключил душ, вышел из кабинки, взял из ее рук полотенце.

– Merci. – Вытирая волосы, он весело посмотрел на нее, но увидел, что она серьезна. – Нет, она была вроде как соседкой.

Гамаш надел вельветовые брюки, свитер, объяснил, почему его пригласили на эту одиноко стоящую ферму.

– Душеприказчик? Вероятно, ты ее знал, Арман. Иначе почему бы она тебя выбрала?

– Понятия не имею.

– И Мирна ее не знает?

– И парнишка этот тоже не знает. Бенедикт.

– И как ты это объясняешь? – спросила она.

– Никак.

– Угу, – сказала Рейн-Мари.

Поставив для них на стол кружки с бульоном, сэндвичи и пиво, Рейн-Мари оставила их и со своим ланчем ушла в гостиную.

Сидя у очага рядом с Грейси, их маленьким найденышем, Рейн-Мари смотрела в огонь и повторяла:

– Берта Баумгартнер. Берта Баумгартнер…

Нет, это имя ни о чем ей не говорило.

– Итак, – сказал Люсьен, поправляя очки на носу, – вы все согласились стать исполнителями воли покойной Берты Баумгартнер. Верно я говорю?

Бенедикт произнес нечто похожее на «верно», но, поскольку рот его был набит сэндвичем с ростбифом, получилось нечто несуразное.

Анри, лежавший у ног Армана, насторожился, навострил уши, его хвост прошелся разок туда-сюда.

– Верно вы говорите, – сказала Мирна, подражая тону нотариуса, хотя он этого, казалось, и не заметил.

Стул под ней заскрипел, когда она с кружкой горохового супа в руках откинулась на спинку. Ей хотелось взять пива, но кружка доставляла ей такое удовольствие, что она не желала выпускать ее из рук.

Арман час назад высадил ее у дверей бистро, поскольку дверь ее магазина оказалась засыпанной снегом, и она через внутреннюю дверь прошла к себе, где, прежде чем отправиться к Гамашам, приняла горячий душ и переоделась.

– Господи боже, – сказала ее подруга Клара, прижав Мирну к себе. – Мы так беспокоились.

– Я – нет, – сказал Габри, хотя тоже крепко обнял ее. – Ты в порядке? – спросил он. – Видик у тебя говенный.

– Могло быть и хуже.

– Где ты побывала? – спросил Оливье.

Мирна не видела причин скрывать от них.

– Берта Баумгартнер? – сказал Габри. – Берта Баумгартнер? Правда? Здесь жила женщина по имени Берта Баумгартнер и я ее не знал? Кто она была?

– Ты не знаешь? – спросила Мирна.

Габри и Оливье знали всех.

– И ты не знаешь? – спросила Клара, провожая ее до двери, соединяющей бистро и книжный магазин.

– Понятия не имею. Ни малейшего.

Мирна остановилась, посмотрела в их удивленные лица.

– Ты говоришь, что и Арман стал душеприказчиком? – спросил Оливье. – Он должен ее знать.

– Нет. Никто из нас не знает. Даже нотариус.

– И она жила тут неподалеку по дороге? – спросила Клара.

– Минутах в двадцати езды отсюда. Вы уверены, что вам это имя незнакомо?

– Берта Баумгартнер, – повторил Габри, явно наслаждаясь звучанием имени.

– Не смей, – сказал Оливье, а потом, обращаясь к Кларе и Мирне, добавил: – Он ищет новое подходящее имя, чтобы подписать приглашение премьеру Трюдо на карнавал. Мы подозреваем, что имя Габри Дюбо уже попало в черный список.

– Да, я ему послал несколько писем, – признался Габри. – И пару фотографий.

– И?.. – спросил Оливье.

– И прядь волос. В мою защиту скажу: не свою, а Оливье.

– Что? Вот сукин сын!

Оливье потрогал свои редеющие волосы. Каждая светлая прядь была на счету.

Спустившись через двадцать минут в теплой, сухой одежде со своего чердака в бистро, она обнаружила, что Габри и Оливье на улице – расчищают дорожки.