Сашка попробовал пристроиться к высокому пыльному окну, где в паутине брыкалась и уныло жужжала муха.

Но по старой Катькиной лестнице всё время без толку ходили какие-то люди. Одни вверх, другие вниз. И уже две какие-то старушки подозрительно оглядели Сашку. Потом они с понимающим видом переглянулись и обе покачали головами.

Нет, здесь было неподходящее место. Сашка боялся: только он откроет портфель, тут же из-за его плеча вылезет чей-нибудь длинный нос: «А ты чем тут занимаешься, мальчик, а‑а?»

Сашка стал подниматься вверх по лестнице. Но всюду за дверьми были люди. Они смеялись, разговаривали, что-то заколачивали.

Невольно став на цыпочки, Сашка осторожно прошёл мимо двери, на которой висела табличка:

«Зубной врач Петрова. Лечение и удаление зубов без боли».

По спине пробежал неприятный холодок.

Из-за двери, обитой толстой чёрной клеёнкой, до Сашки донёсся гнусный скрежет бормашины и чей-то стон.

– И нисколечко не больно, – проскрипела доктор Петрова.

Никакая клеёнка не могла заглушить её голос.

Сашка поднялся на самый верх.

Здесь была только одна дверь, забитая грубыми, шершавыми досками. Сашка отодрал доску, державшуюся на ржавом гвозде, и боком пролез на чердак.

На чердаке царила темнота. Свет еле-еле проходил через полукруглое окно, похожее на кошачий глаз.

Из темноты отовсюду вылезал какой-то хлам. От пыли и паутины всё казалось косматым и лохматым.

Велосипед с одним колесом обнял рулём сломанный стул. Сбоку к нему пристроилось потухшее зеркало.

В глубине под досками что-то слабо блестело. Что-то круглое, металлическое. Сашка изо всех сил вытянул шею. Не разберёшь: не то самовар, не то рыцарский шлем.

Сашка осторожно протянул в темноту руки и тронул пыльные доски. Неслышно рвалась под пальцами паутина. Кто-то маленький, у кого было очень много ног, побежал по Сашкиной руке прямо в рукав. Сашка яростно затряс рукавом.

Да… Этот чердак не простой! А чего удивляться? В Катькином доме и чердак должен быть не такой, как у других. Порыться бы тут неплохо. Но только не сейчас. Сейчас не до этого.

Сашка сел на ящик у окна. Вернее, это был не ящик, а какой-то старый, хлипкий сундучишко. Он пронзительно скрипнул да весь так и заходил под Сашкой, как живой, когда тот на него уселся.

Со вздохом, похожим на стон, Сашка вытащил из портфеля дневник и раскрыл его.

Сердце тоскливо сжалось.

Вот она, проклятая! Двойка. Стоит себе как миленькая. Такая закорючка, а всю жизнь человеку портит.

А ведь до этого всё было просто прекрасно. До Сашкиного дня рождения оставались всего пятница и суббота. Надо было только их как-нибудь прожить, протерпеть, и всё. Ну, спать, что ли, побольше, чтобы время поскорей прошло.

А в воскресенье папа обещал покатать весь Сашкин пятый «А» на своём катере «Степан Разин». Папа был там капитаном.

И Сашка миллион раз представлял себе, как он стоит на носу катера рядом с Катей. Лёд сошёл совсем недавно. Ещё вполне может пойти дождь, а то и снег.

Он дождётся, когда Катя как следует промёрзнет, задрожит, как овечий хвост, и её знаменитая чёлка намокнет.

Тогда он снимет с себя и отдаст ей всё: и шарф, и пальто, и шапку. И Катя поглядит на него своими светлыми взрослыми глазами.

А может быть, и спасти её удастся. Вдруг повезёт, и она свалится за борт. В крайнем случае дать ей как-нибудь пинка незаметно. Борька начнёт кричать, придумывать что-нибудь умное. А Сашка нет, он думать не будет. Он раз за борт – и спасёт. А когда уж он её спасёт, всем будет наплевать, как она там очутилась.

Но теперь всё лопнуло. Потому что папа был просто какой-то ненормальный с этой математикой.

Нет, это не зря говорят, что понедельник – самый несчастный день. Контрольная была как раз в понедельник. И вот пожалуйста – двойка.

Сашка проглотил колючую слюну. Он решительно вытащил из пенала ластик, потёр грязный уголок о штанину и, задержав дыхание в груди, осторожно стал стирать двойку.

Стирать её надо было ой как осторожно. Бумага так и сходила плёнками.

Сашка поёрзал на сундуке, чтобы усесться поудобней. Но вдруг под ним что-то хрюкнуло, хрустнуло, подломилось, и Сашка ухнул вниз, прямо в сундучок, так что коленки оказались выше головы. Острая щепка упёрлась в бок. А слева был ещё гвоздь. Он прошёл через штаны и немного уже вошёл в Сашку.

Сашка глянул на дневник и с шипением втянул в себя воздух. На месте двойки чернела дыра.

Он яростно и бестолково забарахтался, стараясь вылезти из сундучка.

Сам всё испортил! Такой дневник и вовсе папе не покажешь. По этой дырке кто хочешь сразу обо всём догадается.

Наконец Сашка с трудом встал на ноги. Не выдержав, со злостью изо всех сил ударил сундучок ногой. Сухие звонкие доски развалились, разлетелись в стороны.

Вот тут-то Сашка всё и увидел.

На дне сундука горкой, одна на другой, лежали какие-то удивительные книги.

Книги были не простые. Это Сашка сразу понял. Наверно, таких ни в одной библиотеке не сыщешь. Разве только в музее.

Книги были старинные, даже совсем древние. С застёжками из меди, а может, и из золота. А уж толстые! Одна книжечка как папин портфель.

Двумя руками Сашка с трудом поднял верхнюю книгу. До чего ж тяжёлая! А пылищи на ней…

Сашка плюнул на обложку и растёр рукавом.

На старой тёмной коже блеснули глубокие золотые буквы. Сашка прочел:

«ПОЛНАЯ ВОЛШЕБНАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ»

Внизу блестели золотенькие буквы поменьше:

В шести томах

Том 1

Эти слова как-то не сразу дошли до Сашки и вдруг словно взорвались в нём. Сашка покачнулся. Его руки судорожно вцепились в книгу, будто она могла вырваться от него, удрать или улететь, как птица.

Тихонько, осторожненько, боясь дохнуть, Сашка открыл книгу. Буквы так и запрыгали у него перед глазами: тяжёлые, красивые, все в завитушках.

– «Ведь-ма о‑бык-но-вен-ная», – по складам прочёл Сашка. В голове было пусто и гулко. – Ух ты! Ведьма! А в скобках вон ещё написано: «На помеле и без помела». «Волшебники добрые». «Волшебники злые». «Вруны и враньё». И ещё стихи какие-то.

Не веря своим глазам, Сашка прочёл:

– Волки, войте на луну!

Раки, ползайте по дну!

В полночь каркнет вороньё,

И станет правдой всё враньё!

Окер-покер,

Доминокер,

Спин-спан,

Мускидан.

Этот «окер-покер» вдруг как-то остро огорчил Сашку. Он как-то всё испортил. Из-за него всё сразу стало каким-то дурацким, несерьёзным. Разве так должно быть, если всё настоящее, волшебное?